Книга Фату-Хива. Возврат к природе - Тур Хейердал

Нет уж, лучше поберечь тот мир, который нам достался. Очень много времени понадобится, чтобы образовался новый…

Мы успели задремать, сидя на паэпаэ, когда матросы наконец прекратили охоту и пришло время возвращаться на «Моану». Чистые воды вокруг островка кишели морской живностью. Среди богатого улова, добытого ныряльщиками, было много жирных мурен. Сваренные в кокосовом соку из захваченных с ХиваОа зеленых орехов, эти чудовища оказались куда вкуснее, чем рагу из тощих овечек.

Еще до захода солнца остров песка и костей скрылся за горизонтом. Мы словно путешествовали в космосе. Словно покинули мир, который был то ли намного моложе, то ли намного древнее нашего. Кутаясь в одеяло и втискиваясь между Лив и смешливыми вахинами, я мечтал поскорее вернуться в маленький зеленый мирок с журчащими ручьями и щебечущими птицами. Я безумно соскучился по нашей хижине на Фату-Хиве!

Да, только так называемый белый человек, одержимый страстью к переменам, к прогрессу, мог погубить райский островок, с которым так называемые туземцы обращались очень бережно.

А впрочем, верно ли это? Тогда я не подозревал, что голый остров Пасхи в прошлом тоже был покрыт пальмами и деревьями, но люди свели их. Причем это были те самые люди, которые задолго до прихода европейцев расставили по всему острову огромные статуи. Древние скульпторы рубили и жгли лес и кусты, пока — совсем, как на Мотане, — не высох последний ручей. Затем явился белый человек и стал разводить овец на оголенном острове. Но на Пасхе между камнями росла трава, рос папоротник; ведь как ни поредело коренное население от привезенных болезней, оставшихся жителей было достаточно, чтобы не дать овцам размножиться сверх меры.

Покидая Мотане на шхуне, я еще не знал, почему остров Пасхи на крайнем востоке Тихого океана стал бесплодным, поэтому мысли мои обратились к Месопотамии и странам Средиземноморья, где всем было известно, что человек давным-давно извел зеленые леса. Известно, что во времена шумеров и финикийцев пустыни Среднего Востока были плодородным краем, густые леса покрывали Ливан, Кипр, Крит и Элладу с прилегающими островами, пока люди не срубили их, чтобы строить дома и корабли и расчистить земли для возделывания. Кое-кто считает даже, будто пустыня Сахара — дело рук человека: пастушеские племена сожгли леса, а затем многочисленные стада коз и овец погубили пастбища. Современная наука как будто подтверждает это. Мы знаем, что Сахара продолжает наступать в южном направлении, в год на два-три километра, а то и больше, и одна из причин — неразумное землепользование. В сердце Сахары обнаружено множество древних наскальных фресок, на них изображены типичные обитатели дождевого леса, в том числе бегемоты. В районе Джанета на юге Алжира в трех различных местах древние фрески изображают серповидные тростниковые лодки такого же вида, какие нарисованы на скалах Верхнего Египта[11].

Выходит, когда писались фрески, на месте нынешней Сахары были леса и болота, но люди превратили плодородный край в безжизненную песчаную пустыню.

Посещение обреченного островка в море между лесистыми нагорьями Хива-Оа и Фату-Хивы надолго врезалось в память. Может быть, именно воспоминание о судьбе Мотане побудило меня много лет спустя добывать образцы цветочной пыльцы на голом острове Пасхи. И уж во всяком случае оно послужило сигналом тревоги, который заставил меня энергично защищать окружающие цветущие ландшафты, когда я уже в пятидесятых годах обосновался в маленькой средневековой деревушке среди лесистых холмов итальянской Ривьеры. Из года в год сражался я на стороне могучих деревьев, отступающих под натиском человека. Ведь из года в год лесные пожары опустошают Средиземноморское побережье Франции и Италии.

Прежде главными виновниками пожаров были пастухи, птицеловы, неосторожные туристы. Теперь пастухов давно нет, зато на смену им пришли строительные подрядчики, которым «зеленые пояса» стоят поперек горла, да пироманы, отводящие душу в заброшенных лесах. Тлеющий окурок на высохшем навозе, огарок свечи на сухой хвое — много ли надо, чтобы незаметно подпалить густой подлесок, поднявшийся между стволами после того, как диких животных истребили, а крестьяне и пастухи перебрались в города, нашли себе место в сфере обслуживания, на пляжах и в отелях. Только гарь начнет покрываться новым кустарником и молодыми деревцами, как разражается второй пожар, за ним — третий… Кому какое дело до леса, который перестал приносить доход со времен угольщиков? Редкие любители природы бьют тревогу, немногочисленные местные пожарные дружины трудятся как черти, а люди, некогда кормившиеся землей, стоят на пляже и вместе с туристами любуются морем огня на склоне горы…

Судьба Мотане угрожает остаткам зеленых массивов Средиземноморья, и в наши дни процесс идет куда быстрее, чем шел он в древности. От пустынь Сахары и Месопотамии на юге и востоке, через оголяющиеся острова и жалкие остатки пышной природы эллинского мира опустошение распространяется на запад. Сгоревший лес не скоро восстанавливается. Если же он за десять лет горел трижды, меняется вся ситуация. Корни умирают, ручьи и речки пересыхают. Дождь вымывает из почвы драгоценный перегной, тоннами уносит его в море. Остается стерильный песок, голый камень. После сильного ливня шоколадная полоса вдоль побережья отчетливо говорит, куда девается драгоценная пресная вода и бесценная плодородная почва. Они возвращаются туда, откуда некогда вышла вся жизнь на земле, — в океан.

Мотане — далеко не единственное место на нашей голубой планете, где одержимый страстью к улучшениям человек крутит биологические часы в обратную сторону.

В долине каннибалов

Казалось, высокие пальмы нарочно выстроились для встречи вдоль королевской тропы. Не чопорные флагштоки на параде, а приветливо махающие представители зеленых дебрей Фату-Хивы желали нам «добро пожаловать» обратно в нашу родимую долину. Так и хотелось помахать в ответ, ведь мы знали их всех — и длинных, и коротких, и кривую, которая изогнулась над тропой, но потом, спохватившись, исправила ошибку и тоже потянулась вверх. Каждая пальма — наш личный друг. И так же мы воспринимали грозди орхидей на узловатых ветвях у нас над головой. Как будто они, не двигаясь с места, ждали нас с того самого дня, когда мы уехали. Мы узнавали свисающие в зеленый коридор лианы и воздушные корни. Легкое приветственное прикосновение, и они уже покачиваются за спиной.

Наш мир. Наша долина. Мы вернулись к себе домой, мы шли к нашей пожелтевшей бамбуковой хижине. Душа радовалась.

Босые, одетые в легкие пареу, мы вновь ощущали бодрящий контакт с подлинной жизнью, и природа играла на своих инструментах, будоража все наши органы чувств. Лес ласкал кожу, наполнял легкие теплым благоуханием. Мотане

— мертвая планета — остался позади, погрузился в соленые волны. Мы снова вступили в живой мир, где бабочки и пичуги по-прежнему вольготно порхали на солнце или в прохладной тени под зеленым пологом. Тучный перегной мощным слоем выстлал бесплодный камень, обеспечив опору и питание для грибов, корней, стеблей и могучих стволов. Не стерильный песок, а почва, в которой растет и копошится всякая мелюзга. Образец доставшегося человеку чудесного наследия: природа в седьмой день творения.