Книга Божия коровка - Эдуард Шатов

Э.: Ты мне напоминаешь Фридриха Барбароссу, который перед выборами императора Священной Римской Империи приехал к известной женщине-мистику Хильдегарде фон Бинген. Его мучил вопрос, будет ли он императором. Хильдегарда сказала, что будет, но должен понять, что он не центр мира, вокруг которого все вращается, а тот, кто помогает людям находиться в общении. Фридрих Барбаросса услышал только первую часть послания, вторая его не заинтересовала. Как известно, это трагически закончилось.

Если все вокруг глупее тебя, давай тогда ты сама будешь писать себе сценарии, причесывать, гримировать, приглашать гостей и держать камеру.

Иногда стоит настоять на своем, но не всегда же.

О.: Но вся наша страна подвержена приступам неконтролируемой ярости. Нет ничего, что мы друг другу не обещаем. И виртуально в интернете, и реально в автобусе. Все раздражены, между людьми искрит и вот-вот взорвется.

Э.: По большому счету, каждому хочется услышать, что он единственное и неповторимое чудо. Так ты попробуй дать это человеку с улыбкой понять. Дай шанс продавцу в магазине, даже если он смотрит на тебя, как на врага народа. Иногда сойдешь за сумасшедшую, а иногда получишь непредсказуемый, но приятный эффект.

О.: А если на меня в метро кто-то прет бульдозером? Или… Вот знаешь… «Помогает выйти», пихая рукой в спину? Я впадаю в экстаз.

Э.: Говори так: «Пожалуйста, не трогайте меня, я знаю, как выйти из вагона».

О.: Представляю, что ты слышишь в ответ. Ничто так не возбуждает мою ярость, как вмешательство в мое личное пространство постороннего человека. Когда меня трогают руками. Думаю, что не только меня это бесит. Если бы мы соблюдали рамки на улице, уже меньше стало бы агрессии.

Э.: Именно. И ведь вроде страна большая, места много. Даже в Москве. Но каждый думает о себе и своем комфорте… И ты тоже. Поэтому — начни с себя.

О.: Знаешь, пожалуй, ты прав. Недавно имела опыт: женщины на почте перестали хамить, когда я им улыбнулась.

37. Уныние. Грех после смерти

Обычный человек, так уж вышло, видит образ Божий в другом человеке. В том, которого любит. И который любит его. Или притворяется, потому что истинно любящему это параллельно. Уж коли он любит по-настоящему, так верит любому притворству.

Лена очень любила мужа. У них не было детей, поэтому любовь этому молодому человеку доставалась вся целиком. И нельзя сказать, что не было «звоночков». Были. Например, молодой человек изначально был склонен приврать и выпить лишнего. Но это видели окружающие, а Лена всегда верила его объяснениям. Выпил случайно, соврал ненамеренно. Больше не буду — очень тебя люблю, люблю, люблю.

Работы не было — просто не находилось достойной такого духовного и талантливого человека. И платили мало, не стоит и тушку с дивана поднимать. Он и не поднимал — работала Лена. Удовлетворяла его потребности. Потребности, надо заметить, немалые. Он хотел хорошо и разнообразно одеваться и так же питаться, потому что деньги тлен и существуют для радости. Оно конечно, для радости. Лена радостно обеспечивала Сереженьку, отказывая себе и в косметике, и в одежде. Для милого дружка и сережку из ушка.

Потом Сереженька тяжело заболел печенью, врачи диагностировали цирроз и диагноз он воспринял подозрительно мужественно:

— Лена, мне осталось два года, спасибо тебе за все. Ты не представляешь, как ты скрасила мою короткую жизнь.

Лена взяла кредит, чтобы Сереженька мог путешествовать и увидеть мир перед смертью. Она держалась, не плакала, хотя плохо представляла, как будет жить после потери любимого. Любимого все же пришлось терять и не по причине ранней гибели. Цирроз оказался не таким коварным, как Сереженька. Через два роковых года Лена лишилась работы, снизила пансион и стала намекать любимому, что ему надо как-то ей помогать. Сереженька ударил Лену по лицу, сказал, что она страшная и ему надоела, тайком украл остаток денег в доме и смылся в Питер к другой женщине. Еще не столь изможденной материально и готовой оплачивать экзистенциальные поиски.

Лена была разрушена. Действительно, трудно поверить, что человек, для которого ты столько сделал, был вместе долгие годы, может вот так тебя предать. Ее швыряло от готовности простить его и принять обратно до обвинений себя в самых ужасных пороках. «Я страшная, я навязчивая, я противная, я лишняя», — твердила Лена. По сути, она умерла и продолжала жить после смерти в аду. Ее муж был ее миром, и она его потеряла. Лена долго не могла устроиться на работу, потому что работодатели-стервятники хорошо чувствуют мертвечину. Вообще, наши джунгли хорошо чувствуют слабость и норовят добить. У того, кто убит, отвалится большая часть друзей, а остальные будут давать мудрые советы типа: «Ну что же ты? Разве можно ради мужика? Займись пробежками и вышиванием крестиком».

Мертвые не вышивают крестиком и не бегают. Хотя иногда едят. Лена ела довольно мало, потому что у нее элементарно не было денег. Так продолжалось долгие месяцы, прежде чем она взяла в себя в руки и устроилась на работу. Кстати, отличную, с большой зарплатой. Такой большой, что Сереженька написал из Питера и попросился обратно: «Люблю, люблю, люблю! Ошибся!». Ему казалось, что Лена опять простит, раз делала так всегда. Я совру, если скажу, что, как пишут в романах, «что-то отвалилось навсегда». Любовь осталась, желание счастья, которое держал в своих руках и мог дать только Сергей, осталось. Не осталось сил пережить еще одно предательство, а что таковое последует, Лена не сомневалась.

С тех пор она живет, как Снегурочка, и боится солнечного света. Неплохо выполняет свою работу, отлично выглядит, встречается с подругами и ездит на курорты. Внутри нее лед отчаяния, о котором мало кто знает, а она делиться не собирается.

На мой взгляд, ужасно несправедливо, когда одним из семи смертных грехов называют уныние. Что пугать человека грехом, да еще смертным, если он уже умер? Есть пословица — мертвые не потеют. Ага, не потеют, но и не грешат.

Что это было?

Ольга: Мне действительно кажется странным, что уныние такой тяжкий грех. Что, человек не имеет права пасть духом среди этого ужасного мира, после того, что на него обрушивается?

Эдуард: Человек имеет право упасть духом, но не имеет права сказать: «Я здесь упал и теперь буду лежать, пусть по мне все ходят. Подниматься не хочу». Да и уныние бывает разным. Если тебе взгрустнулось на берегу моря в час заката, это не греховное уныние. Опасна отрешенность, равнодушие к происходящему в себе и вокруг, потеря надежды, цинизм. Когда говорят: «Что ни делай, ничего не исправишь и не изменишь».

О.: Ты не допускаешь, что бывают такие удары, после которых теряешь надежду и считаешь себя ничтожеством?

Э.: Дело в том, что если человек считает себя ничтожеством, он слишком много о себе возомнил. Это гордыня, хотя я не преуменьшаю ни боли, ни страданий этого человека. Жизнь устроена так, что наши ожидания могут быть разрушены и необходимо найти духовные средства для лечения ран и дальнейшей жизни. Если мы заболели, то принимаем лекарства.