Книга Когда приходит любовь - Мариса де лос Сантос

— Полюби это, солнышко. Но не слишком.

Я понимаю, как это звучит, но я не имею в виду отдельных членов моей семьи, которые, безусловно, достойны любви и любимы. Любимы мной безмерно. Я живу и люблю их. Поверьте мне. Я имею в виду абстрактное счастливое семейство. Моя семья — моя крепость: неприступная, недоступная, идеальная. Мы представляем собой прелестную картинку в симпатичной рамке, на которой вырезан девиз: «Не раскачивай лодку».

Но иногда лодку нужно раскачать, лодку нужно направить прямо в центр бури, чтобы оказаться на другом берегу. Потрепанная волнами, но с развевающимся флагом.

Картинки. Лодки. Я что, путаюсь в метафорах? Ладно, согласна, я путаюсь в метафорах. Когда попадаешь в переплет, только путаная метафора и может выручить.

Но иногда душе требуется тихая вода. И Клэр, моей Клэр, нужна была лодка, которая не раскачивалась. Она ее заслужила.

Но вернемся к моему плану. Он начал вырисовываться, когда я увидела зачарованное и сияющее лицо Клэр. Последний штрих добавился на следующий день, во время похорон миссис Голдберг. (Если вы считаете, что мое повествование перегружено похоронами, поверьте мне, это последние.)

Я сидела между отцом и Тоби в черном платье, которое за неделю пришлось вытаскивать второй раз и которое я поклялась сорвать с себя и превратить в пепел, и слушала, как люди рассказывали о жизни миссис Голдберг. Я даже сама рассказала одну историю. Сюзетта Голдберг не была старушкой в общепринятом смысле слова и, как ни странно, пользовалась всеобщей любовью. Любили ее за ее великолепие и мизантропию, за ум и человечность, и дай нам всем Бог прожить так долго и быть столь любимыми.

Я говорила, я слушала, сердце мое стонало, и было очень больно. Миссис Голдберг любила меня. Она меня выделяла. Я вдруг поняла, что эта женщина, оставив мне дом, полный сокровищ, хотела оставить мне больше. Шанс. Больше чем шанс. Вызов. Она бросила мне варежку, замаскированную под театральную перчатку. Лови, Корнелия. Что ты будешь делать?

Бороться за Клэр — вот что я буду делать. Бороться, как росомаха, чтобы удержать ее. Превращусь в смерч из когтей и клыков. Пущу кровь. Найму адвоката, пойду в суд, в десять судов, если понадобится. Буду бороться и выиграю.

Клэр мне поможет. Я вспомнила ее в квартире Мартина, когда она посмотрела на отца и отчеканила три слова, три правдивых, пронзительных слова, которые, как я теперь знаю, были обвинением, нет, больше чем обвинением. Приговором: виновен. «Она. Была. Больна». Я вспомнила холодный огонь в ее глазах. В этой девочке была сталь. Более того, Клэр не была соломинкой, которую швыряет судьба, она была героиней, девочкой из романа, королевой счастливых концовок.

А у меня был дом. Подарок миссис Голдберг. Я этим гордилась. Дом. Во всех замечательных смыслах этого слова. Он существовал вместе со своей крышей, запахом лилий, стеклом окон и слегка наклонной лужайкой. Каждым своим кирпичом дом приглашал: «Войди. Войди и чувствуй себя как дома».

И у меня была семья — моя семья. Которая будет рада воспитать приемного ребенка своей дочери. Счастье моей счастливой семьи слегка снесло мне крышу. Но оно не помешает мне им воспользоваться. Мне помогут все: краснощекие Тоби и Кэм, мой отец в вязаном жилете, целитель по профессии, и моя мать. Я даже надену на нее этот проклятый полосатый фартук, если понадобится.

Таков был план. Вернуться домой. Переехать сюда жить, если и не прямо с моей семьей, то рядом. Жить здесь, где Клэр сможет бегать по ухоженным лужайкам, есть домашний пирог, чувствовать себя в безопасности, где ее душа будет в покое, где ее лицо будет всегда сиять.

Вы, конечно, заметили, что этот план строился на полном исчезновении женщины, которую Клэр любила, женщины, которую я никогда не видела, но которой не желала зла. Да простит мне Господь и все остальные. Господь и все остальные. Вы тоже меня простите.

Как раз перед панихидой у могилы (я обычно избегаю этой части похорон, но сейчас мы хоронили миссис Голдберг, и я осталась до конца), когда я стояла на теплом декабрьском ветру, мне на плечо опустилась рука, опустилась и осталась там, излив поток жара на всю мою левую сторону. Мои глаза поднялись от руки — такой безупречной, смуглой руки — вверх на рукав темно-коричневого пальто и дальше, на лицо, единственное лицо среди всех лиц. Его подбородок, идеальные зубы, линия скул. Мой Тео.

Не мой. Не мой. Муж Олли. Тот короткий час в машине, когда я мечтала о его любви, кончился. Он снова стал принадлежать Олли. Муж Олли. Никогда об этом не забывай.

«Великолепие в траве», «Доктор Живаго», «Римские каникулы», «Касабланка» — все эти фильмы о женщинах, которые не получают своего мужчину, фильмы о неудовлетворенном желании, безутешных сердцах. Вам они нравятся. Мне тоже нравятся. Но вот что я вам скажу: попробуйте любить мужчину, который никогда не будет вам принадлежать, и посмотрите, понравятся ли вам тогда эти фильмы. «Не проси луну, у тебя есть звезды». Ха! Когда я стояла там, на кладбище, и дрожала от прикосновения руки Тео, мне хотелось крикнуть: «А не пошли бы они подальше, эти звезды!» Уж простите за выражение.

Но мне было горько. Горько и больно.

Но представьте себе альтернативу: фильм «В этой жизни». Бетт играет женщину, которую зовут Стэнли. Она отбивает у своей сестры мужа, в результате чего все впадают в скорбь, отчаяние и разорение. В глубочайшую бездну ада. Не надо быть кинокритиком, чтобы понять, что этот фильм декларирует: если ты крадешь мужа у сестры, жди расплаты.

Даже если Тео несчастлив с Олли, он слишком порядочный человек, чтобы сбежать с кем-либо, тем более с ее сестрой. И возможно, он вовсе не несчастлив. Я попыталась представить, что он счастлив, невероятно, заоблачно счастлив с Олли, но мне это не удалось.

— Как ты? — спросил Тео, и я едва не рассмеялась от нелепости вопроса. Могла бы, но не стала. Ведь он все еще Тео, и я люблю его не только по-новому, но и по-старому тоже. Я сжала его руку.

— Порядок, — сказала я, — не то чтобы очень, но выживу.

И я выживу.

Что вам делать, если вы влюблены в мужчину, которого, вы никогда не получите?

Вы думаете о своей реальной жизни.

Жизни без него.

Глава 24

Клэр

Клэр все утро пекла пироги вместе с мамой Корнелии, и теперь, когда она стояла с Корнелией на крыльце дома миссис Голдберг, она все еще ощущала аромат имбиря от своих волос. На мгновение ей показалось, что аромат исходит не от нее, а от самого дома, от кирпичей, колонн и крыши. Сказочный домик, и внутри все прекрасно — в этом Клэр была уверена. И все же, когда Корнелия повернула ключ и Клэр услышала, как щелкнула задвижка, она затаила дыхание. И когда они ступила за порог, она не сводила глаз со спины Корнелии, с точки между ее лопатками.

Потом Клэр огляделась и ахнула. Внутри была магия, но не та, которую она ожидала. Никаких простыней на мебели, превращающих кресла в одиноких призраков, никакого бархата, пыльного, темно-красного, как лепестки африканской фиалки. Дом был живым и ждал людей. Свет врывался в окна и освещал полы и стулья. «Гостиная», — подумала Клэр. Ничего мертвого. Ничего забытого. Даже диван, казалось, открывал ей свои объятия, и она бездумно прошла через комнату и села.