Книга Окольцованная птица. - Вера Копейко

Дика чихнула, соглашаясь.

Мать всегда готовила прекрасно, а с недавних пор — просто изысканно. В еде всегда заметно настроение хозяйки, это Ульяна уже поняла по себе.

— Ты счастлива, мама, я вижу, и дай Бог тебе продолжать оставаться в таком же состоянии души, — произнесла Ульяна, поднимая бокал с шампанским.

— Спасибо, Уля. Я правда счастлива. — Глаза матери излучали небывалый свет, и Ульяна ощутила легкую зависть. А у нее так же светились глаза, когда она была у Купцова? Она не знала.

— Уля, — мать положила Ульяне на тарелку кусочек севрюги горячего копчения, — я наконец научилась покупать продукты.

Ульяна подняла брови:

— Как это?

— А вот так. Продукты наилучшие. — Мать хитро улыбнулась. — Сейчас в магазинах всего полно, но кто, кроме продавца, знает, какая сметана, например, самая свежая?

— По дате на банке видно, — пожала плечами Ульяна, — проще простого.

— А вот и нет. — В голосе матери слышалось торжество, она сейчас напомнила Ульяне девчонку, которая знает секрет, который не знает никто. Челка на лбу подпрыгнула, мать подула на нее снизу, и Ульяна увидела под поднявшимися на секунду волосами морщинки, и ее сердце сжалось. — А вот и нет, — повторила мать, разрумянившись от вина. — Я подхожу к продавщице и тихо-онько говорю: — Я знаю, у вас вся сметана свежая. Делаю паузу и, не моргая, смотрю на нее. Но какая из них свежа-ай-шая? Понимаете ли, мне для особенного торта, который я пеку по очень сложному рецепту, необходима свежайшая. И что ты думаешь? Она мне говорит как на духу: «Видите, у этой сметаны срок годности полмесяца. Она не может быть свежайшей. Вот у этой — два дня. Берите ее». Так же и с этой рыбой. Прекрасная, да?

— Значит, и ты тоже устраиваешь другим проверочку! — Ульяна потерла руки, захмелев и почувствовав расслабление.

— А что значит — тоже? — подняла брови мать.

— Да я тут одно дельце проворачиваю, — засмеялась Ульяна. — Хочу проверить, что нужнее, что важнее: мое ружье или я сама!

— Расскажи, — попросила мать.

Ульяна рассказала, не все до деталей, но близко к правде. Матери и не нужны детали, она чуткая женщина.

— Значит, ты его… обманула?

— Да нет, я его не обманула. Я запустила дезу, чтобы он меня не обманул. Понимаешь? Я хочу узнать истину.

— Ты хочешь избежать страданий, — усмехнулась мать.

— А может быть, я хочу выполнить твой наказ?

— Какой из них? — В глазах матери возникло любопытство.

— Кто мне говорил, не выходи замуж за того, кого ты все равно бросишь? Вот я и хочу выяснить, чтобы потом его не бросить. А если я выйду за него, а потом узнаю, что он женился на мне из-за ружья…

— Но разве ты сама себе не веришь?

— Сама себе я, конечно, верю. Но…

— Уля, ты хочешь сделать то, чего не удалось еще никому. Поверить алгеброй гармонию, как писали таланты.

— Они давно это писали, — отмахнулась Ульяна.

— И еще я хочу тебе сказать одно: о чем думаешь, то и будет.

— Объясни.

— Ничто не проходит бесследно, даже мысль. Ты выпускаешь эту мысль в пространство, она уже не принадлежит тебе, ты не хозяйка ее больше. Мне жаль, — она сложила печально губы, — но я не удивлюсь, если у тебя ружье украдут на самом деле.

— Ох, ну ты и скажешь, мамочка! — Ульяна вспыхнула.

— Господь может захотеть проверить тебя. Поскольку ты сама решила проверить — обманом — другого человека. Ты смутила его душу.

— Ой, ма-ам, ну не надо. Я обычная, земная женщина. Никто ничего не украдет. А если он мне больше не позвонит или не захочет продолжать отношения, то и слава Богу. Меньше печали, меньше слез.

— Не надейся прожить жизнь без слез и печали. Ими питается наша душа.

Ульяна положила себе на тарелку кусок мяса и сделала вид, что занята только им. Что-то в словах матери ее задело, хотя она не соглашалась с ней полностью, но и ее в собственной выдумке что-то смущало.

— Посмотри, какая книга вышла у Георгия. Его лекции.

— «Христианская этика», — прочитала название книги Ульяна и отложила нож и вилку. — Солидно издано.

— Замечательная книга. Вот если бы ты ее почитала…

— Мам, почитаю. Но сейчас я готовлюсь к конференции в Лондоне…

Мать просияла.

— Я так рада… И знаешь, это кольцо… — она покачала головой, — знак. Я уверена.

— В чем уверена?

— В том, что в твоей жизни будут перемены. Серьезные.

— Ага. А если не будет, то я возьму и открою Зинаидину шкатулку.

— И мне так хочется посмотреть, — вздохнула мать. — Зинаида меня никогда особенно не любила, но я ею восхищалась всегда. А тебя она очень любила.

— Она любила во мне свою породу, — гордо заявила Ульяна.

— Верно. Конечно, от нее нет ничего?

— Нет. — Ульяна покачала головой. — Знаешь, иногда я думаю, может быть, там, внутри, какая-то тайна и ее надо узнать скорее…

— Все зависит от тебя. Выходи замуж — узнаешь скорее.

— Легко сказать…

— Слава Богу, ты не кричишь, как раньше, что ни за что и никогда!

— А знаешь почему? Зинаидин подарок мои мозги как будто перевел на новые рельсы. От полного отрицания к сдержанному любопытству, — хмыкнула Ульяна.

— Вот видишь, я говорила тебе, мысль реализуется. Она не пропадает, не растворяется в воздухе. Зинаида произнесла ее — и ты уже смотришь на вещи иначе…

Они сидели до рассвета, то споря, то соглашаясь. Две женщины, по возрасту отстоящие друг от друга на восемнадцать лет. Иногда казалось, что женщина младшая старше той, которой больше лет. А иногда та поражала бесконечной мудростью младшую, такой, которую ей не постичь, проживи она хоть сто лет на свете.

22

Сомовы сидели на веранде уютного домика в лесу, больше похожем на парк! Да, не сравнить эти места в немецкой глубинке с Ужмой, цивилизация, куда ни плюнь.

Николай Степанович усмехнулся:

— Надюшка, а ты хочешь, чтобы и у нас так было?

— Так и будет, довольно скоро причем. Знаешь, что такое глобализация? А мировая деревня? — Она сощурилась, едва удерживаясь от смеха.

— Ты мне снова мозги пудришь.

— Нет, я просто вчера долго, до ночи, смотрела передачу из Москвы. Толстые мужики надували и без того толстые щеки, чтобы объяснить, что весь мир становится скроенным по одной «патронке», это я тебе как портниха говорю. Мы так называем выкройки.

Сомов смотрел на жену и откровенно любовался ею. Она вся светилась от удовольствия. Открытый, даже откровенный, сарафанчик из зеленого шелка позволял заметить ее навсегда безупречную осанку танцовщицы, чуть вывернутая стопа и оттянутый носок придавали ее позе картинность, а лукавое выражение глаз подзуживало узнать — а что еще варится в аккуратной головке с гладко причесанными отросшими рыжеватыми волосами и кокетливым пучком на шее?