Книга Слабость Виктории Бергман. Часть 2. Голодное пламя - Эрик Аксл Сунд

…позвонки выпирают, даже когда на нем пиджак. Он заставляет Линнею раздеваться, играть в его игры с его игрушками в ее комнате, дверь в которую всегда закрыта, за исключением случая, когда Аннет, или это была Генриетта, помешала им. Ей было стыдно, потому что она стояла полуголая на четвереньках на полу, а он был одет полностью и сказал, мол, девчушка говорила, что хочет показать ему, что умеет садиться на шпагат, и они тогда захотели, чтобы она показала, и когда она села на шпагат, а потом сделала мостик, они оба ей аплодировали, хотя все это было совершенно ненормально, потому что ей было двенадцать лет и у нее начала расти грудь…

София частично узнавала рассказ Линнеи, но слова девочки смешались с воспоминаниями Виктории. Несмотря на это, текст не вызвал к жизни новых воспоминаний.

Разлинованная бумага содержала только бессвязные речи.

София пробежалась по последней странице, после чего решила посмотреть записи позже и набрала номер прокурора.

– Фон Квист. – Голос был высоким, почти женским.

– Это София Цеттерлунд. Вы меня искали. Что вы хотели?

Прокурор Кеннет фон Квист коротко изложил свое дело: Карл Лундстрём получал лечение бензодиазепинами. Прокурора интересовало, какова в этом случае может быть картина в целом.

– Более или менее все равно. Даже если Лундстрём дал показания под воздействием тяжелых препаратов, их все равно подтвердила его дочь. Сейчас важна она.

– Тяжелые препараты. – Прокурор фыркнул. – Вы знаете, для чего используют ксанор?

София услышала знакомую высокомерную интонацию «мужчина всегда прав» и начала закипать.

Она сделала над собой усилие и заговорила спокойно и размеренно, стараясь, чтобы ее голос звучал по-учительски, как при разговоре с ребенком:

– Широко известно, что у пациентов, получающих препарат длительного действия ксанор, развивается зависимость. Это следствие того, что препарат относится к классу наркотических. К сожалению, не все врачи учитывают эту информацию. – София подождала, но прокурор молчал, и она продолжила: – У многих из-за препарата возникают серьезные проблемы, ухудшается самочувствие. Абстинентный синдром протекает тяжело, и насколько хорошо больной чувствует себя после впрыскивания ксанора, настолько плохо он себя чувствует, когда препарат выводится из организма. Один мой клиент описывал ксанор как короткий путь между небесами и преисподней.

Она услышала, как прокурор тяжело вздыхает.

– Хорошо, хорошо. Я вижу, что вы учили уроки. – Он хохотнул, пытаясь сгладить впечатление. – Но я все равно не могу отделаться от мысли, что его слова о том, что он делал со своей дочерью, не соответствуют… – Тут он оборвал фразу.

– Вы хотите сказать, у меня есть причина не слишком доверять его высказываниям? – София сама услышала, что теперь ее голос звучит по-настоящему зло.

– Что-то в этом роде, да. – Прокурор замолчал.

– Я не просто думаю, что вы ошибаетесь. Я знаю, что вы ошибаетесь. – В памяти снова всплыл рассказ Линнеи.

– Что вы имеете в виду? У вас есть какие-то доказательства? Нечто большее, чем рассказ его дочери?

– Имя. У меня есть имя. Линнея рассказала о человеке по имени Вигго Дюрер.

Едва упомянув имя адвоката, София пожалела об этом.

Улица Гласбруксгренд

Букет желтых тюльпанов – вот что сразу привлекло взгляд Жанетт в шалаше Фредрики Грюневальд. Жанетт среагировала не только на цвет – на одном из стеблей была карточка.

Колокол на церкви Катарины глухо ударил шесть раз. Жанетт снова уязвила неспокойная совесть – она все еще на работе, а не дома с сыном.

Но после обнаружения Фредрики Грюневальд дальше надо было двигаться быстро. Вот почему они с Хуртигом стояли сейчас перед роскошной квартирой Сильвербергов. До этого они позвонили и условились о встрече.

Шарлотта Сильверберг открыла дверь и впустила их.

Пахло свежей краской, на полу все еще лежало защитное бумажное покрытие с пятнами краски. Жанетт поняла, что квартира подверглась полному ремонту, необходимому, если учесть, как она выглядела совсем недавно. Везде кровь, и изуродованное тело Пера-Улы Сильверберга.

«Почему она вообще все еще живет здесь?» – подумала Жанетт и кивнула женщине. Она знала, что они с Шарлоттой почти ровесницы, но благодаря беспроблемной жизни, здоровому питанию и некоторому хирургическому вмешательству Шарлотта выглядела значительно моложе.

– Полагаю, это касается Пера-Улы. – Голос женщины звучал почти требовательно.

– Да, можно и так сказать. – Жанетт оглядела прихожую.

Шарлотта Сильверберг жестом пригласила их в гостиную. Жанетт подошла к огромному панорамному окну, и у нее захватило дух – настолько прекрасен был вид на Стокгольм.

Прямо напротив – Национальный музей и «Гранд-отель», направо – недорогая гостиница на паруснике «Аф Чапман». Жанетт отметила, что с этой точки силуэт города безупречен. Оглянувшись, Жанетт увидела, что Хуртиг уселся в кресло, а женщина осталась стоять.

– Подозреваю, дело срочное. – Шарлотта встала рядом с другим креслом и обеими руками взялась за его спинку, словно чтобы удержать равновесие. – Поэтому, полагаю, вы ничего не хотите? Ну, кофе или вроде того.

Жанетт покачала головой. Она решила пока не упоминать о карточке со странной фразой. Если Шарлотта не захочет отвечать на их вопросы, можно будет достать этот туз из рукава.

– Нет, нет, все нормально. – Жанетт изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал располагающе, чтобы женщина расслабилась и пошла им навстречу. Жанетт села на диван. – Для начала я хотела бы знать, почему вы не рассказали мне о вашей дочери. – Она произнесла это как бы между прочим, наклоняясь и беря в руки блокнот. – Или, точнее, приемной дочери.

Шарлотта дернулась, отпустила спинку кресла, обошла его и села.

– О Мадлен? А что с ней?

Значит, ее зовут Мадлен, подумала Жанетт.

– Почему вы не рассказали о ней в нашу последнюю встречу? И о том, что она подала заявление на Пера-Улу?

Шарлотта ответила не раздумывая:

– Потому что она для меня – завершенная глава. Она опозорила себя, и теперь ее появление здесь нежелательно.

– Что вы имеете в виду?

– Перескажу коротко одну длинную историю. – Шарлотта перевела дыхание и продолжила: – Мадлен попала к нам сразу после рождения. Ее мать была очень юна и к тому же страдала тяжелым психическим заболеванием и поэтому не могла позаботиться о ребенке. Итак, девочка оказалась у нас, и мы любили ее, как свою собственную дочь. Любили, даже когда она начала подрастать и с ней стало нелегко. Она часто болела, ныла… Не знаю, сколько ночей я провела на ногах, когда она кричала без конца. Просто безутешно.

– Вы никогда не пытались узнать, что с ней не так? – Хуртиг подался вперед и положил руки на столик перед диваном.