Книга Песчаные замки - Луанн Райс

— Чувства тех, кто расстается с одной жизнью, чтобы обрести другую, — уточнил Джон. — Они шли на опасное дело. Почему бы и мне не пойти? — Он обнял Хонор. — Обещай, что поедешь со мной.

— Ни за что не откажусь от такой возможности, — пообещала она, охваченная волнением.

И теперь за кухонным столом Хонор вспоминала момент, когда совершила измену. Не Джону — самой себе. Тогда была влюблена в него, искавшего приключений в каждую секунду жизни. Ей нравилось, что он сочетал искусство с эмоциями, придавал всему значение, создавая фантастические скульптуры, способные вместить в себя всякий смысл, сильно переживал — и рождались бурные произведения.

Хонор нравился риск, на который всегда шел Джон; он волновал, будоражил, но… до определенного дня. Она точно помнит поворотный момент — день рождения Реджис. С появлением дочки на свет Хонор захотелось, чтобы Джон перестал рисковать. С тех пор ее влекло к уединению и спокойствию вместо опасного буйства. Дети полностью меняют жизнь, думала она, глядя затуманенным взглядом на крест Келли на принесенном Берни конверте.

Солнце ушло за деревья, за капеллу, на двор пала тень. Послышался стук в кухонную дверь. Выглянув, Хонор увидела Джона и вздрогнула, словно каким-то магическим образом вызвала его сама. Призывно махнув рукой, сунула письмо Берни под скатерть.

— Как ты? — спросил Джон.

— Отлично, — неуверенно вымолвила Хонор. — А ты?

— Хорошо. Девочки дома?

— Нет. Разбежались куда-то.

— Нам надо поговорить. — Под глазами залегли синяки, будто он только что выдержал бой в десять раундов. Хонор пристально смотрела на Джона, сознавая, что практически не помогает ему легко и радостно вернуться домой. — Ты писала, — заметил он, глядя на пятна краски у нее на руках.

Она кивнула, но промолчала.

— Слушай, — начал Джон. — Мне тяжело тебя видеть. Не могу врать тебе, Хонор.

— Прости… Мне тоже тяжело.

— Знаю. Не хочу, чтобы было еще тяжелей, чем теперь, но, Господи помилуй… я должен видеться с девочками. Весь тот вечер с вами был просто потрясающий. Я с тех пор только о нем и думаю.

Хонор отвела глаза, не в силах признаться, что с ней происходит то же самое. Со спазмом в желудке старалась спокойно сидеть и слушать.

— Надо придумать, как мне с ними регулярно встречаться, — настаивал он. — Что бы ты ни думала по этому поводу, я уверен, для них это важно. Это вовсе не эгоизм, просто я их отец…

— По этому поводу я с тобой спорить не стану, Джон.

— Не станешь? — удивился он и замер на полуслове, уставившись на нее.

Она поняла, что он не спал всю ночь. Глаза в темных кругах ввалились, но все равно горят ярким огнем — в нем по-прежнему жива душа, интерес и любовь к жизни. Хонор смотрела на него, сдерживая желание взять за руку.

— Разве можно? Они тебя любят!

— А я думал… — растерянно пробормотал он, — думал, ты решила, что я им… и тебе… причиню только вред.

— Это совсем разные вещи, — заметила она.

— Хонор… — Он слегка протянул ладонь через стол, как бы желая, чтобы она дотронулась до нее, но Хонор сцепила руки на коленях. — Я сам все погубил. Чувствую непростительную вину за то, что наделал в Ирландии.

— Это было очень давно, — сказала она.

— Но я до конца жизни буду расплачиваться! — Он повысил голос. — Хуже всего, что это отразилось на девочках. Им пришлось с этим жить, люди знали, что их отец сидит в тюрьме за убийство… Ты видела, как вел себя Питер…

Хонор кивнула, напрягшись всем телом.

— …как на меня смотрел простой мальчишка! Представляю, что при этом чувствовала Реджис. И даже не представляю, что чувствовала ты!

— Какое это имеет значение? — не выдержала она. — Кому интересно, что говорит или думает Питер Дрейк? Меня волнует лишь то, что происходит в твоей семье. В нашей семье, Джон!

— Я все погубил, — схватил он ее за руки, — в тот день на утесе. Не спас Реджис, а впустил в нашу жизнь безумие, сам стал чудовищем, и она это видела. Говорит, что ничего не помнит, хотя попросту не могла осознать такой ужас. Знаю, я виноват. И поэтому ты меня больше не любишь — признайся.

— Это произошло еще раньше, — воскликнула она, отдергивая руки.

— Что?

— Мы… расстались с тобой за несколько лет до поездки в Ирландию…

— Объясни, — попросил он с ошеломленным видом, будто она окатила его ледяной водой.

— Ты даже не понял, — всхлипнула Хонор. — Поехал в Ирландию оплакивать своих предков, семьи, распавшиеся из-за голода, иммиграции. А ведь мы тоже расстались. Улетучилось все, что для меня имело значение — искусство, любовь, ты — все, что казалось мне вечным моим достоянием.

— Может быть, его можно вернуть.

— Разве не понимаешь, что это для меня значило? Я тоже была художницей, преданной своему искусству! После рождения девочек решила поставить на первое место семью. Очень тебя любила.

— И я тебя тоже, — растерянно заявил он. — Скажешь, нет?

— Когда ты отправился на Лабрадор фотографировать в самый короткий день года северное сияние, а потом задержался, снимая рождественские бураны, я сидела одна дома с девочками, скучавшими по отцу. После этого ты отправился в Черчилль строить из снега пещеру, ледяной дом, подкарауливать семейство полярных медведей… пока твое собственное семейство за тебя беспокоилось и боялось, воображая, как ломается ветка за веткой…

— Хонор…

— А поездка в Ирландию, — продолжала она. — Я ждала ее с той самой минуты, как мы нашли шкатулку, с той минуты, когда ты выпрашивал у меня обещание ехать с тобой… Но я с тобой не поехала, Джон. Ты уехал один. Лазил по останкам голодных пароходов с Грегори Уайтом, с которым познакомился в доках. Там с тобой был он, а не я.

— В тот страшный день я все погубил…

— Ты не слушаешь! — воскликнула она. — Это случилось не в тот день! В Баллинкасле разрешилось то, что происходило с нами долгие годы!

— Хочешь сказать, между нами все кончено? — спросил он.

С колотившимся сердцем она смотрела на него, видя в ответном взгляде дикое бешенство. Безумная любовь постоянно ввергала Джона в опасности, и теперь было видно, как вызывалась из глубины души. Даже после всего случившегося, даже сейчас, Хонор не могла ответить на вопрос. Выбежала из кухни, бросилась в мастерскую, захлопнула за собой дверь. Села перед мольбертом, глядя на изображение Баллинкасла, и не двигалась, пока не увидела, как он вышел из дома и направился вверх по холму к берегу. Сердце бешено стучало. Она схватила кисти, рванулась к холсту, будто могла изобразить на нем их настоящую жизнь.

Или вообще всю ее закрасить.

Глава 20

На следующий вечер, как обычно, Реджис заканчивала свою смену в «Рае». Она страшно устала, накладывая мороженое; ноги ныли, лицо онемело от улыбок клиентам. Но больше всего ее беспокоила мать. Вот уже несколько дней почти не выходит из студии. Слышно, как плачет за запертой дверью. Когда на днях Реджис рассказала об этом Питеру, он выслушал с неудовольствием и заявил, что во всем виноват ее отец, он отравил жизнь семьи Салливан. Реджис тогда очень пожалела о своем признании и о том, что сдержалась и не влепила ему пощечину.