Книга Сан-Ремо-Драйв - Лесли Эпстайн

— Хорошо. Когда вас ждать? Я бегу за бубликами и сливочным сыром. Позвонила Тимо, чтобы привез из клуба хороший ростбиф с кровью. В качестве большого одолжения. Что еще любят мальчики? О, мой фруктовый пирог! Надо бежать. Господи, не знаю, оставила ли она им хотя бы зубные щетки?

— Лотта, что ты придумала? Я не собираюсь везти их к тебе.

— Конечно, ко мне! Куда же еще ты их повезешь?

— Домой. К ним домой. К их друзьям. К их школе.

— Ричард, иногда мне кажется, что ты глупый. Школа кончилась. Рождественские каникулы начались. Вот сколько ты смыслишь в воспитании детей. Мне смешно подумать, что ты сможешь растить их сам. Или, по-твоему, их вырастит Исолина? Эта глупая мексиканочка…

— Гватемалка. Она любит ребят, к твоему сведению. И у нее самой ребенок.

— Где-то в глинобитной хижине? Неужели ты думаешь, я допущу, чтобы моих внуков воспитывала служанка?

— Почему бы и нет? В нашем случае ты допускала. Правда? Пока был жив Норман.

— Впервые слышу такое обвинение.

— Кончай эту ерунду. Ты еще не выжила из ума. Кто возил нас в Карлсбадские пещеры? Артур! Артур и Мэри. В пятидесятых годах причем. Единственные двое черных на весь штат Нью-Мексико. Кто отвез нас тогда на курортное ранчо? Артур! Пока вы с Бетти были в Тимбукту. Я до сих пор содрогаюсь от унижения. Его унижения. Кто стряпал нам, кормил нас, укладывал спать? Мэри!

— А, пятидесятый год! Это древняя история. Тогда все делалось по-другому.

— Черт возьми. Ты даже заставила беднягу вести нас к «Джеку на берегу». В шоферской форме!

— Неблагодарный! Отец угощал тебя в отеле «Дель Коронадо». Ты забыл? Лучший отель в Южной Калифорнии. И в отеле «Фейрмонт» в Сан-Франциско. Ты был избалованный мальчик. Заставил нас пойти в эту жуткую супную Андерсона. Каждый четверг мы водили тебя и Бартона в «Швейцарское шале». В нашей семье царила любовь. Люди улыбались при виде нас. Ты как коммунист. Переписываешь историю на свой лад.

— Лотта, не будем спорить. Мне пора.

— Послушай меня, котик. Не сомневаюсь, что вы с Исолиной будете стараться изо всех сил. Но кто присмотрит за ними, пока ты в Париже? Доставь мне радость. Бабка имеет на это право.

— Нет, нет. Они — буйные индейцы. Настоящие маленькие дикари. У тебя статуэтки из Германии и Чехословакии. Китайские чашечки. Не волнуйся, через день-другой Марша вернется.

— Никогда! Поверь моей интуиции. По-настоящему, ее надо арестовать за то, что она вытворяет. И если я не беспокоюсь о своих вещах, тебе тем более незачем. Кроме того, мы целыми днями будем в клубе. Подумай, Ричард. Кто еще за ними присмотрит? Твои приятели по покеру? Твои теннисные приятели? А Мэдлин будет с тобой в Париже…

— Мэдлин не полетит в Париж.

— Нет? Не она? Так кто с тобой летит? Уж не меня ли ты собрался везти? Правда? Ты приготовил сюрприз? А я-то думала, что шучу насчет кругосветного путешествия. Париж — это чудесно! Я не была там целую вечность. Ничто на свете не сравнится с их цветами в ящиках. Ради этого одного стоит дожить до девяноста. Ричард, я тебя обожаю!

— Мама, кажется, ты правда впала в детство. Не понимаешь? В Париж никто не едет. Ни Мэдлин, ни ты, ни я.

На том конце провода наступила пауза. Слышно было, как Лотта поперхнулась и сглотнула.

— Что ты сказал? Ужасная слышимость. Мне послышалось, что ты не летишь на свой вернисаж?

— Да. Я уже сказал французскому консулу. Я не могу бросить Эдуарда и Майкла. Я им сейчас нужен. И Марше тоже. Ради них я должен остаться.

— Ричард, что ты со мной делаешь? Ты меня без ножа режешь! Ты им нужен? Марше нужен? А мне? В мои последние дни? Ничего замечательнее не было в моей жизни. Это важнее, чем папин «Оскар»! Мне не нужен был Белый дом, куда меня звал Эдлай Стивенсон. Ха! Ха! Ха! Я была дура! Воображала себя Первой леди. Долли Мэдисон Якоби! Нет, Ричард. Ты мое сердце. Ты мой ум. Ты моя душа. Поезжай один, если так надо. Я все равно буду с тобой. Не отнимай у меня это. Я рассказала уже всем друзьям.

— Ты говоришь сейчас, как тот француз. Не устраивай скандала. Плевал я на это. Я еду забирать сыновей.

— Ты убиваешь меня! Ты разрываешь мне сердце! Я не переживу.

— Давай без мелодрам. Лотта, мне некогда. Ты не понимаешь, что это самое правильное?

— Нет! Это сентиментальность! Распущенность! Терпеть этого не могу. Послушай меня. Я еду к Барти. Сажусь в машину. Я заберу мальчиков. Докажу тебе, что справлюсь. У нас будет веселье. Дом будет полон смеха! И ты улетишь с легким сердцем.

— Не выдумывай. Ты не можешь ездить в темноте. Твоя «хонда» старше тебя.

— Ха-ха! Это правда — жаль, что у машины не Мафусаилов век. О, у меня изумительная идея. Ты поезжай. Возьми детей. Я встречу тебя на Сан-Ремо-Драйв. Не абсурд ли, что я столько лет туда не заглядывала? Ты говорил, что повесил тот портрет над камином. Я была растрогана. Да, просто глупость, что я не хотела видеть наши старые вещи. Если сейчас же выеду, могу успеть туда до темноты. Соберу чемодан. Вот моя мысль! Буду нянчить их дома. Пусть играют с друзьями и лазят на пробковый дуб, как вы с Барти. Дома им будет веселее! Знаешь что? Я захвачу костюм. Всё как в старые дни — буду плавать в своем бассейне.

— Тебе нельзя ехать! — крикнул я. И чуть не добавил: «Разбили твою люстру». — Это опасно. Уже стемнело. Оставайся дома, ладно? Обсудим все завтра. Барти там с ума сходит.

— Нет, нет, если ты мне не пообещаешь. Обещай! Ведь я никогда ни о чем не просила. Ты будешь во всех журналах. Ты будешь обедать в Пале-Рояле. Я знала, что когда-нибудь ты будешь висеть рядом с Леонардо! Я знала это давным-давно. С Леонардо, в Лувре.

— Не в Лувре.

— Замолчи. Это то же самое.

— Поговорим позже. Я позвоню тебе из дому. Хорошо? Лотта, отпусти меня.

Ответа не было. Она повесила трубку.

Обратно на прибрежное Тихоокеанское шоссе. Через Санта-Монику и Оушн-Парк. Перед причалом в Венисе свернул на Спидуэй, оттуда сразу на Двадцать девятую авеню и оставил там машину. Барти жил в одном из старых домов, где с подоконников свисала неухоженная герань, а жалюзи либо покосились, либо в них не хватало планок. Я знал, что звонок испорчен, и зашел по проулку сзади. Там он и сидел, как правило, и садил свои «Кул», громоздя страницу на страницу рукописи. Это, как он часто объяснял, век шудры[108]. Все мужчины и женщины нашего времени живут под покрывалом Майи. Но он на это не поддается. Другими словами, его рабочий день только начинался, тогда как все обитатели Лос-Анджелеса располагались перед телевизорами, чтобы получить свою вечернюю порцию опиума.

— Привет, Барти, — крикнул я из-за острого штакетника задней ограды. — Ты здесь?