Книга Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины - Татьяна Веденская

С другой стороны, адвокат Померанцева видел Алексея еще много, много раз. И на работе, куда он приезжал несколько раз, чтобы вручить официальные уведомления, а также после, в суде. Все эти три недели адвокат Померанцева работал не покладая рук. Когда Женя впервые пришла к нему, она спросила только о том, как можно сделать так, чтобы ее не уволили. Не очень интересный случай. Прямо скажем, рядовой. Адвокат ведь существует для того, чтобы восстанавливать справедливость и защищать слабых – особенно тогда, когда из попранных прав можно высосать приличную сумму денег.

А какие деньги можно получить с одинокой беременной женщины, панически боящейся увольнения? Практически никаких. Даже за консультацию деньги брать неудобно. Но по мере того как Женя рассказала всю свою историю, начиная с керамогранитной плитки, лицо адвоката светлело и легкая, добрая улыбка растягивала его тонкие губы. Через некоторое время он понял, что дело Славяновой – это не просто рядовой случай дискриминации на рабочем месте. Когда дело только начиналось, адвокат был вполне позитивен – он был уверен, что помимо увольнения начальника и восстановления Жени во всех правах ему удастся добиться даже компенсации за перенесенные страдания. Однако со временем, вникнув в суть вещей, он изменил свое мнение.

Систематическое нанесение моральных и физических травм, принуждение к увольнению, нанесение вреда здоровью как самой сотрудницы, так и ее будущего ребенка. Оскорбления, в том числе публичные. Нарушения Трудового кодекса, незаконное увеличение продолжительности рабочего дня, наложение незаконных штрафов и выговоров. Принуждение к незаконным дежурствам в выходные дни. Адвокат радостно перебирал бумаги, аудиозаписи, копии выговоров и показания свидетелей с Жениной работы и потирал руки. Боже мой, это было не просто какое-то обычное дело из разряда трудовых споров. Это дело было самым настоящим Клондайком.

Женщина в черном

Олеся сидела на лавочке недалеко от входа в кинотеатр «35 ММ» и смотрела на плакаты, вывешенные в витринах. Уже начался фестиваль европейского авторского кино, и каждый фильм был заявлен как уникальный. История мертвого кота, рассказанная им самим. Жизнь заброшенной австралийской деревни. Откровенное эротическое видео, сильно переступавшее местами черту между эротикой и порнографией – но кто будет мелочиться, когда речь идет о фестивальном кино. Конец света, снятый в рамках одной отдельно взятой картины. Олеся знала, что через несколько месяцев в «35 ММ» пройдет и их премьера. Возможно, в сентябре.

Финальное название фильма – «Выше крыши» – ни о чем особенно не говорило. Фильм получился… неплохим. Олеся не могла определиться даже в том, нравится ей или нет ее работа. Было сложно смотреть на саму себя, сразу хотелось все переделать, переснять, сыграть по-другому. Некоторые эпизоды казались буквально вульгарными и смешными до нелепости в этой предположительно драме. Но она уговаривала себя не спешить с выводами.

Олеся хотела бы посмотреть на их рекламные плакаты. Европейцы умели делать плакаты, и она надеялась, что Шебякин не станет экономить на дизайне. Впрочем, надежд на это было мало. Деньги Министерства культуры уже исчезли. Кое-кто из низшего персонала – грузчики, чернорабочие – до сих пор недополучили деньги по контрактам. Олеся знала, что Анна получила все. Знала и о том, что деньги эти Анне не понадобились: Матгемейн сотворил какое-то чудо, и теперь каждую пятницу все собирались в гостиной Анны и рассматривали карту мира, где по голубым водам разных океанов были вставлены маленькие цветные булавки – флажки. Места, куда вся семья Анны собиралась отправиться. Все шло к тому, что они обойдут полмира. Баба Ниндзя возмущалась, что ей на старости лет придется переживать качку, но сама втайне купила толстую книгу об Ирландии – готовилась.

Олеся вытянулась на лавочке. Ей показалось, что она видит знакомые черты, но из дверей кинотеатра «35 ММ» вышла пара подростков с потрепанными рюкзаками за плечами. Чертовы стекла искажали картинку. Не они. Олеся откинулась обратно и снова заскользила по плакатам взглядом. Ее роль в фильме подошла к концу. Озвучка фильма шла к завершению, но Олесины куски уже были озвучены полностью. Она многократно просмотрела все свои части фильма, пыталась понять, какое впечатление ее фильм может произвести на зрителя. Сидела в маленьком кинотеатре при студии звукозаписи и перематывала все это, пока у нее не начинала кружиться голова.

Но и этот этап миновал, оставив после себя болезненную пустоту, почти вакуум. Как можно жить чем-то почти целый год, думать об этом, мечтать, голодать ради этого, а потом вот так запросто выбросить из головы? Невозможно! Олеся иногда по ночам просыпалась оттого, что какие-то строки ее монологов всплывали во снах и будили ее. Как она могла подумать, что одна главная роль может изменить всю жизнь! Стоя перед камерой, Олеся испытывала какое-то странное, необъяснимое и не поддающееся контролю чувство, подобное наркотику, попробовав который, получаешь удовольствие, но вскоре начинаешь ощущать ужасные мучения. Ее наркотик нельзя было получить, продав телевизор или драгоценности. Именно поэтому она сидела здесь, на этой лавочке около кинотеатра, и ждала.

Когда Олеся только вернулась со съемок, то вошла в дом, полная намерений немедленно выставить Померанцева вон. Исследователь человеческих душ, черт его подери. Она сможет прожить без него. Что он знает о ней, чертов «Камео», что вообще о себе возомнил. Но он сидел там, в гостиной, в кресле, и читал журнал. Увидел Олесю на пороге и улыбнулся своей хищной улыбкой – еще более бледный после невыносимо долгих холодов.

– Ага, а вот и ты! Я уже собирался завести себе кого-нибудь, уж очень скучно мне тут по вечерам.

– Что, Лера больше не соглашается тебя развлекать? – Олеся сказала это, но Максим принял это за эхо бесконечной ревности и не обратил большого внимания. Он подошел к ней и был так ощутимо, так явственно рад ее видеть, что Олеся не знала, что сказать. В образовавшейся пустоте Максим оказался единственным ее реальным «якорем», не дающим свалиться в пропасть отчаяния. Он будил ее по ночам, если она принималась читать монологи. Он кормил по утрам. Он любил, и его требовательное тело наполняло Олесину душу смыслом больше, чем репетиции в старом любительском театре, чем кастинги и звонки каких-то незнакомых людей из агентств.

– Ты стала больше похожа на женщину, – шептал он, проводя ладонью по Олесиной спине и ниже, по округлившимся ягодицам. – Интересно, а если тебе предложат сыграть алкоголичку, ты начнешь на самом деле пить? Чтобы добиться наибольшей достоверности?

– Почему бы и нет. Я все равно рано или поздно начну пить от ревности. Как твоя книга, кстати? – Это был максимум, на который Олеся решилась. Максим посмотрел на нее с подозрением, которое через минуту погасло в его глазах. Нет-нет, если бы она прочитала, не была бы столь спокойной. Кричала, швырялась бы тарелками и рыдала. Он выставил на общее обозрение всю подноготную, описал личность, описал каждую родинку на ее теле и то, как она кричит, когда он овладевает ею. Он жил с нею и списывал образ, как, если вдуматься, поступало множество художников. Что в этом такого, в самом деле? Он нарисовал ее, только не с помощью красок, а с помощью слов. И все же…