Книга В Гаване идут дожди - Хулио Травьесо Серрано

Туристы-лоботрясы в шлепанцах на босу ногу, в шортах, в бойскаутских шапочках с козырьком, разгуливающие по центру города, и не подозревают, к счастью, о существовании этого района со странным названием Ла-Вибора, то есть Гадюка. Откуда оно взялось, если на Кубе нет ни гадюк, ни других ядовитых змей? Названия других районов ясны и понятны: Ведадо в эпоху колонии было «запрещенным местом», Мирамар – «морской вид», Плайя – «пляж, берег», Альмендарес – фамилия, Серро – «холм», Лоутон – еще одна фамилия, Гуанабакоа – индейское слово. А вот почему Ла-Вибора? Непонятно. Но именно там я вырос и обзавелся первыми друзьями.

Пешком идти туда – далековато, на нынешних автобусах можно добраться, лишь прождав часа два этого битком набитого «гуагуа».[39]Потому-то я не бывал в Ла-Виборе с тех пор, как поселился на своем чердаке, предпочитая ночные прогулки по Малекону. Старался не заводить там и дел, связанных с обменом жилья.

«Ты – лентяй, – упрекал меня Франсис. – Если бы у меня наклевывалось выгодное дельце, я отправился бы на край света, даже в Ла-Вибору».

«А эта твоя колыбель, где она находится? Под Матансасом?» – подтрунивала надо мной Моника, когда я с жаром расписывал ей прелести своей родной местности.

«Уж не во славу ли ее написано это сладкое танго «Мой милый отчий край?» – язвила она.

В Ла-Виборе я оказался ранним туманным утром и шел по улице, названной в честь какого-то святого, разыскивая дом под номером 666, номером, который не мог не заинтересовать Монику, любительницу каббалистики и эзотерики. Впрочем, она хорошо знала этот адрес, ибо там жила ее бабушка.

Едва я вышел из автобуса, как бурдюки туч, уже успевшие затянуть небо, были вспороты молниями, и на крыши, дома, улицы и на мою бедную голову хлынул бешеный ливень.

Спасаясь от нещадной головомойки, я забрался под крышу старого сарая, ставшего свалкой для мусора и убежищем для крыс и прочих мелких тварей, где по стенам крупными слезами катилась дождевая вода. Я забился в угол у самого входа, но водяные вихри, плясавшие на улице, стегали по ногам. «Когда только эта свистопляска кончится?» – думал я. Но этого никто не знал, и приходилось покорно ждать, пока тучи себя не исчерпают.

Между тем вода затопила улицу, стала захлестывать тротуары и грозила ворваться в сарай. В один прекрасный день водяные потоки накроют улицы, дома и весь город, и Гавана превратится в тропическую Венецию. И все мы будем передвигаться, вернее, плавать в лодках по городу, превратившемуся в большое озеро, в огромный залив – Гаванский залив.

Тут я постарался обуздать свое ретивое воображение. Возможно, воды затопят лишь первые этажи домов, а погибнет какой-то десяток человек, только и всего. Но в число жертв непременно попаду и я. Так всегда было и будет: самые нежданные и неприятные происшествия не обходятся без моего участия.

Спустя полчаса вода, подступившая к порогу и угрожавшая вторжением, обессилела и успокоилась. Скоро она уйдет в море по земле, по всяким стокам, а также другими, только ей известными путями.

Эх, смыться бы вместе с водой, окунуться в море, утопить бы все свои тревоги со всеми печалями.

Когда я вышел из-под навеса, улица представляла собой болото, покрытое сорванными ветками и мусором, вперемешку со всякой дрянью, принесенной водой. На каждом шагу – бесчисленные лужи, через которые надо было перескакивать. Однако, как я ни старался, мои изрядно поношенные башмаки нахлебались жидкой грязи и пропитались водой, проникавшей внутрь через дырявые подошвы.

«Я тебе говорила, сто раз говорила, – ворчала Моника, – давно пора купить новую обувь». – «Помолчи», – огрызался я, а она, обидевшись, уходила. Позже я раскаивался в своей грубости. Не надо было кричать на нее ни в тот день, ни вообще. Что, если она ушла, не стерпев моих резких реплик и окриков, моего дурного взрывчатого нрава, когда приливы нежности уступают место озлобленности? Три наши последние встречи закончились перепалками, в которых, надо признаться, я один был виноват.

Пройдя по улице квартала три, я увидел дом под номером 666. У самого жилища бабушки мне почудилось, что вот откроется дверь и мне навстречу сверкнет улыбкой Моника. «Это ты!» – воскликнет она в радостном удивлении, и все мои опасения вмиг развеются.

В два прыжка я пересек палисадник, где вместо розовых кустов, как ныне модно, торчали низкие платаны.

– Кто там? – В зарешеченное окошко выглянула испуганная женщина.

– Я ищу Монику, – с ходу ответил я, забыв, что это было ее выдуманное имя.

– Монику? Какую Монику? – В голосе женщины явно звучал страх, мол, чего надо этому проходимцу.

– Извините, хотел сказать Каридад. – Как я ни старался, но и у меня от волнения дрожал голос.

Женщина чуть приоткрыла окошко. Несмотря на решетку, она, казалось, побаивалась, что я смогу ее пристукнуть.

– Кто вы такой? Зачем она вам?

– Я ее друг. Йоланда сказала, что она, наверное, у вас. Страх на лице сменился выражением некоторой успокоенности.

– Каридад здесь? – не сдавался я. – Можно повидать ее бабушку?

– Это я. – Женщина открыла окно и высунула лицо. К своему огромному удивлению, я увидел перед собой настоящую мулатку, смуглую, с темными курчавыми волосами, мулатку, которая вдруг оказалась бабушкой Моники, белой и светловолосой девушки, натуральной блондинки, сплошной блондинки – включая самые укромные места.

– Беба, кто там? Чего они хотят? – послышался скрипучий голос.

Из-за спины женщины показалась согбенная старуха с абсолютно белыми волосами и абсолютно черной кожей. Она тоже казалась изрядно перепуганной.

– Никто, мама, никто. Один сеньор ищет Кари. Иди ложись.

– Скажи, что ее тут нет. Пусть уходит, ее тут нет.

– Мама…

«Мама» – иными словами, бабушка Моники, вернее, прабабушка Моники… негритянка. Это выглядело каким-то недоразумением. Надо было развеять всякие сомнения.

– Я ищу Каридад Родригес Эстраду Пальму, – твердо проговорил я. – Здесь живет ее семья?

– Вам сказано – да, здесь. – Бабушка начинала раздражаться. Из-за ее спины на меня молча глядела древняя старуха.

Значит, Моника – внучка мулатки и правнучка негритянки. В таком случае ее отец должен быть очень светлым мулатом. Она никогда мне не рассказывала о своей родословной, а я не мог и предположить, что у нее такие предки.

Хотя зачем она должна была мне обо всем докладывать? Мол, знаешь, а я из чернокожих.

Впрочем, все это не имело никакого значения.

– Мне надо видеть Каридад. Она мне очень нужна, – сказал я.

– Ее тут нет. – Ответ был категоричен.

– Можно мне войти, поговорить с вами? – почти молил я.

Бабушка, секунду поколебавшись, пошла к двери и стала возиться с запорами и задвижками. В жизни не видел дверей с таким количеством замков – старинных и самых новых, видимо присланных сыном из-за границы. Уже в комнате между делом я насчитал десять запорных конструкций. До сих пор не понимаю, как она меня впустила в дом. Наверное, мой интеллигентный вид внушил ей доверие.