Книга Дог-бой - Ева Хорнунг

Ромочка подошел к собаке. Радость испарилась так же быстро, как пришла к нему. Собака еле заметно дергалась, но уже запирала — Ромочка узнал характерное выражение, как будто она не здесь, а где-то далеко. Вдруг ему показалось, что из него самого выходит кровь, он слабеет. Он еще ни разу не убивал себе подобных. Узел внутри затянулся туже.

Он отошел от мертвой собаки и пошел вниз по склону, домой. Хотя есть не хотелось, он решил набить брюхо и поспать. К его облегчению. Белая и Серый ждали его на месте встречи. Он понял, что не вынесет больше ни шагу в одиночестве. Он присел. Белая лизнула его в лицо, а Серый поцеловал в шею. Потом оба обнюхали его с ног до головы, выясняя, где Щенок и что с ним. Для них Щенок уже давно стал запахом на Ромочке, когда Ромочка возвращался из центра. Он лизнул брата и сестру. Его снова затопили ярость и тоска. Они больше никогда не обнюхают Щенка! У Ромочки болезненно стиснуло горло и желудок.

По тропинке ковылял какой-то человек. По виду — типичный бомж, и пахло от него соответственно. Весь в каких-то лохмотьях, на голове — старая солдатская ушанка. Седые патлы длинные и редкие; шея замотана несколькими рваными шарфами. Человек неуверенно шагал по тропинке, стараясь не споткнуться. Вдруг он постучал себе по лбу средним пальцем.

Дядя!

Человек быстро повернул к ним худое лицо. Ошибки быть не могло. Ромочка подавил рвущийся из горла крик и застыл в охотничьей стойке. Собаки смотрели на него с удивлением.

Дядя сильно изменился. Куда-то пропали почти приличный костюм и пальто. Даже в сумерках Ромочка заметил, как он исхудал. Дядя постарел. Он стал бездомным. Постарался обойти мальчика и двух собак подальше, качаясь, что-то напевая себе под нос и ругаясь, и направился по тропинке, ведущей от свалки к метро. У Ромочки закружилась голова. Он вдруг вспомнил песню, которую напевал дядя.

— «Виновата ли я… Виновата ли я…» Мать твою! Мать твою!

Ромочке показалось, что он сейчас потеряет сознание. Эту песню давным-давно пела мама… У него сжалось сердце. Он двинулся следом за дядей. Обе собаки последовали за ним. Последний раз они охотились на пьяных очень давно — когда были совсем молодыми и глупыми. Но так решил Ромочка, а его решения не обсуждались.

Ромочка подошел поближе к дяде — очень хотелось послушать песню. В конце первого куплета его голос сорвался. Он повторял одно и то же, а дальше как будто забыл. Зато Ромочка вдруг вспомнил все до последнего слова. А дядя впереди ругался и качался. Ярость мешалась в Ромочке с острой тоской. Он ступал осторожно, как подобает охотнику, но охотился он вовсе не на старика, а на песню. Шел вперед по словам, как по крошкам, как по камешкам — по следу. И вспоминал.

— «Виновата ли я, что люблю?» Мать твою, мать твою, мать твою!

Мамин голос звучал в его сердце, пока все его тело не запело от боли и тоски. Он почувствовал, как к горлу подкатывает огромный ком, и понял, что ком сделан не из дерева, а из слез, которые полнятся в нем, как клубок летних личинок.

Дядя сначала не догадывался, что за ним следят. Пошатываясь, он свернул в полутемную аллею. На углу обернулся и увидел Ромочку и двух собак у его ног. Ромочка уставился на дядю, разинув рот. Дядя остановился, нахмурился, что-то вспоминая. Снова замычал песню, не сводя взгляда с мальчика.

Вдруг глаза его сверкнули, как у всех пьяных, когда на них сходит просветление. Дядя перестал петь. Он три раза ткнул в Ромочку, а потом жестом, знакомым, как песня, безвольно уронил руку вдоль тела.

— Ах ты, гаденыш. А ведь я тебя знаю!

Ромочка затаил дыхание и молящим жестом вскинул руки вверх. Перед глазами мелькнуло видение: мама в фартуке варит им всем троим овсяную кашу, а дядя радостно смеется.

— Да-а… я тебя знаю. Ты — собачий приемыш! Ты только что сидел там, наверху… Сидел и куда-то пялился, как дебил. Ты зачем за мной идешь?

Ромочка не двинулся с места. Песня до сих пор пронзала его насквозь. Она так потрясла его, что, узнай его дядя на самом деле, выкажи он хоть мимолетную нежность к нему, Ромочка бы непременно разрыдался. Белая и Серый, изумленные такой странной охотой, застыли с ним рядом, и Ромочка почувствовал, как под взглядом дяди он занимает ту же защитную собачью стойку. На миг между одичавшим ребенком и опустившимся стариком как будто что-то мелькнуло, но дядя поспешно отвел глаза в сторону.

— Пошел вон, вонючка, и свору свою забирай! — Дядя отвернулся и, шатаясь, зашагал прочь.

Песня, нежная и жестокая, как снег, растаяла в Ромочкином сердце. Он и собаки продолжали идти за дядей — сами не зная зачем. Дядя догадывался, что они не отстают. Ромочка чуял его страх.

В желудке снова все завязалось узлом. Его снова охватила ярость.

Дядя ускорил шаг, то и дело озираясь через плечо. Ромочке показалось, что дядя даже шататься перестал. Он направлялся на людные улицы, где светло и много людей — как одинокий камешек, который стремится к другим. Вот дядя подошел к чужому дому и стал тыкаться в двери подъездов — вдруг какая-то окажется открыта? Ромочка почувствовал, как к нему возвращаются силы. Посмотри на этот глупый камешек, Щенок! Запомни его хорошенько, выследи его, приготовься… Нет, не шуми, пока не надо… Внимание…

Он чувствовал, как дрогнули в нерешительности идущие рядом с ним собаки. Они не знали правил новой игры. Дядя завернул за дом. Ромочка крепче сжал дубинку. Ромочка и собаки повернули за угол и очутились в заваленном мусором тупике между двумя домами. Дядя, чуть согнув колени и сгорбившись, стоял к ним лицом, в руке у него сверкнул нож. Белая тихо зарычала, неуверенно предупреждая об опасности.

Дядя заговорил негромко и уверенно:

— Слушай, малыш, хорошенького понемножку. Ступай домой! У меня ничего нет. Если подойдешь ближе, я тебя порежу, понял?

Ромочка слышал в дядином голосе отголоски страха. Смотри, Щенок! Смотри внимательно. Почти пора!

Ромочка слегка пригнулся. Белая слева. Серый справа. Дубинку он держал обеими руками. Он оскалил зубы, тряхнул головой, отбрасывая с лица спутанную гриву. Зарычал протяжно и воинственно, все громче и громче. Белая и Серый тоже зарычали — грознее, увереннее. Дядя шагнул назад, и Ромочка почуял охвативший того ужас. Пора, Щенок! Он бросился вперед так стремительно, что дядя не успел увернуться. Ромочка что было сил треснул его дубинкой по бедру, вложив в удар всю свою ненависть. Дядя вскрикнул и выронил нож, громко дыша от страха и боли. Потом наклонился вперед и больно схватил Ромочку за волосы. Собаки зарычали и на всякий случай изготовились к прыжку. Какая странная охота! Они ничего не понимали.

Ромочка молниеносно вывернулся, бросил дубинку и вцепился ногтями в дядино лицо, одновременно извернувшись, чтобы укусить его за руку. Но дядя не выпускал его волосы, хотя Ромочка прокусил ему руку до мяса. Вопя от боли, дядя повалил Ромочку на землю, наступил ему коленом на грудь и свободной рукой потянулся к ножу.

И тут Белая, наконец, прыгнула на него — а за ней и Серый. Ромочка услышал над ухом сдавленный дядин крик и хруст — Белая вцепилась ему в горло. Серый вонзил зубы в дядино бедро, и Ромочка освободился. Он поднял дубинку и, расставив ноги, встал над дядей и Белой, хватка у Белой была смертельная. Ромочка занес над головой Дубинку, прицелился и что было сил ударил дядю в висок. Заплывший дядин глаз следил за ним — он дышал ужасом и почти детским любопытством. Ромочка замахивался дубинкой и опускал ее, замахивался и опускал. Он молотил ею до тех пор, пока глаз не остекленел и не утратил всякое выражение.