Книга Грехи и святость. Как любили монахи и священники - Каринэ Фолиянц

Самой младшей дочери Ольге было в ту пору шесть лет.

Хоть и не стала смерть Анны Петровны неожиданностью, но потеря любимой жены потрясла отца Алексея. Горько оплакивал он свою разлуку с ней. На похоронах, обливаясь слезами, прерывая надгробное слово едва сдерживаемыми рыданиями, он горестно восклицал: «Как смогу я без тебя воспитывать моих птенцов?..» А когда вернулся домой, да огляделся – совсем затосковал. И ощутил себя одиноким и брошенным… Нет больше рядом подруги и помощницы…

Особенно страдал отец Алексей за детей, оставшихся без матери. И это чувство (вернее, сочувствие) не прошло даже когда они выросли. Сестра Анны Петровны, Ольга Петровна, порой выговаривала батюшке за то, что он балует детей, а он только тихо вздыхал да отвечал: «Молчи, тетка, ведь у них нет матери…»

В первое время после похорон Анны Петровны горе отца Алексея было беспредельно. Однажды в разговоре о значении скорбей он рассказал о себе: «Господь посещает наше сердце скорбями, чтобы раскрыть нам сердца других людей. Так было в моей жизни. Случилось у меня большое горе: лишился я подруги жизни после многих счастливых лет совместной жизни. Господь взял ее, и для меня померк весь свет. Заперся я у себя в комнате, не хотел выходить к людям, изливал свою скорбь перед Господом».

Чтобы поддержать отца Алексея, его добрые прихожане – Алексей и Клавдия Беловы (эта купеческая семья жила в доме № 9 по Маросейке и владела расположенными на его первом этаже продовольственными магазинами), пригласили к себе домой приехавшего тогда в Москву отца Иоанна Кронштадтского. Пригласили они и отца Алексея.

«Вы пришли разделить со мной мое горе?» – спросил отец Алексей. «Не горе твое пришел я разделить, а радость, – ответил отец Иоанн, – тебя посещает Господь; оставь свою келью и выйди к людям. Только отныне и начнешь ты жить. Ты жалуешься на свои скорби и думаешь – нет на свете горя больше твоего, так оно тяжело тебе. А ты будь с народом, войди в чужое горе, возьми его на себя и тогда увидишь, что твое несчастье мало, незначительно в сравнении с общим горем, и легче тебе станет».

«Послушался я слов отца Иоанна, – вспоминал отец Алексей, – и люди предо мною стали другими. Увидел я скорби в их сердцах и потянулось к ним мое собственное скорбное сердце; в их горе потонуло мое личное горе. Захотелось мне снова жить, чтобы утешать их, согревать их, любить их. С этой минуты я стал иным человеком: я воистину ожил. Вначале я думал, что делаю что-то и уже многое сделал; но после того, как пришлось увидеться с отцом Иоанном Кронштадтским, я почувствовал, что не сделал еще ничего». Отец Алексей превозмог свое личное горе и сумел вновь выйти к людям, к тем, которые так в нем нуждались. Его любовь к покойной супруге не исчезла, она наполнилась любовью к Богу, к людям и принесла много добра…

Время утишило боль утраты, жизнь продолжалась, дел и забот было очень много, но и двадцать лет спустя не забывал он свою любимую подругу: «Вот, мои дети, – сказал он однажды одному из прихожан, – все хорошие ребята, любят, заботятся обо мне, но не могут мне заменить моей покойницы, та все мои слабости знала и их любила…»

И после смерти Анны Петровны он продолжал общаться с ней, с ее любящей душой. Его сын рассказывал, что не раз, предпринимая что-нибудь, вдруг слышал от отца: «Не смей этого делать, покойница не велит тебе этого…»

Это очень странно, но в окружении множества людей – родных, близких по крови или по духу – он иногда чувствовал себя одиноким. «Ты не можешь себе представить, что значит это одиночество…», – говорил он, сдерживая слезы, одной своей духовной дочери, стараясь примирить ее с матерью, одинокой старушкой. А однажды у него вырвалось: «Вы все меня не понимаете, у вас нет ответа…»

После 1917 года настали тяжелые дни. Люди голодали, мерзли, умирали, а простенький, смешной батюшка, похожий на сельского священника, исхудавший и больной, говорил им о милости Божией, о неизменной любви Божией…

К тому времени маросейская приходская община уже была очень большой. Рассказывают, что батюшка, верный себе, давал прихожанам в основном житейские советы: ехать ли в деревню, остаться ли в Москве. Благословлял прихожанок – и они уже не боялись ходить одни по темным улицам, зная и веря, что им ничего плохого не сделают, по молитве батюшки. Во время проповедей отец Алексей любил читать жития, и все святые у него выходили совсем обыкновенными людьми, со своими слабостями и ошибками. А из примеров их жизни он выбирал разные полезные практические советы. Всеми возможными способами отец Алексей старался помочь людям жить и выживать в тех страшных условиях.

Отец Павел Флоренский писал в 1924 году: «Маросейская община была по духовному своему смыслу дочерью Оптиной пустыни: тут жизнь строилась на духовном опыте. Отец Алексей учил своею жизнью, и все вокруг него жило, каждый по-своему и по мере сил участвовал в росте духовной жизни всей общины. Поэтому, хотя община и не располагала собственной больницей, однако многочисленные профессора, врачи, фельдшерицы и сестры милосердия – духовные дети отца Алексея – обслуживали больных, обращавшихся к отцу Алексею за помощью. Хотя не было своей школы, но ряд профессоров, писателей, педагогов, студентов, также духовных детей отца Алексея, приходили своими знаниями и своими связями на помощь тем, кому оказывалась она потребной. Хотя и не было при общине своего организованного приюта, тем не менее нуждающихся или обращавшихся за помощью одевали, обували, кормили. Члены Маросейской общины, проникая во все отрасли жизни, всюду своею работой помогали отцу Алексею в деле “разгрузки” страждущих. Тут не было никакой внешней организации, но это не мешало быть всем объединенными единым духом».

В 1922 году для Церкви наступили еще более трудные времена. Храмы и монастыри закрывали, духовенство уничтожали – физически. В 1923 году отца Алексея дважды вызывали в ГПУ, но оба раза он вернулся. Больной, еле живой батюшка, после второго посещения ГПУ сказал: «…Они моей одышки испугались, боялись, что умру у них, потому так скоро отпустили…»

Батюшка умер от паралича сердца 9 (22) июня 1923 года. Пережив три революции, первую мировую и гражданскую войны, голод и эпидемии, он не пережил допросов в ГПУ. Умирая, отец Алексей сказал странные слова: что день его похорон станет днем большой радости для Церкви. И предсказал, что могила у него будет не одна.

Оба предсказания его сбылись. На панихиду по отцу Алексею на Лазаревское кладбище совершенно неожиданно приехал патриарх Тихон, которого накануне выпустили из-под ареста. Такая вот была радость. Панихиду отслужил сын батюшки отец Сергий.

А после закрытия в 1934 году Лазаревского кладбища мощи отца Алексея перезахоронили на Введенское (Немецкое) кладбище. И это он предвидел…

Батюшка Алексей Мечёв не особенно одобрял заумные богословские искания своих духовных детей. Один из прихожан вспоминал: «Если уж очень увлечешься толкованиями и размышлениями, он возьмет за плечо, ласково посмотрит, иногда поцелует, и скажет: “Ишь ты какой. Ты все умом хочешь жить, а ты вот живи, как я, – сердцем”».

В книжке, посвященной жизнеописанию отца Алексея Мечёва, есть замечательные строки: «Действительно, батюшка отец Алексей был – огромное сердце, все проникнутое Богом и в Боге беззаветной любовью к человеку…»