Книга Милый друг Натаниэл П. - Адель Уолдман

Глаза ее заблестели.

Нейт вдруг понял – с некоторым удивлением, – что ни разу за все эти месяцы не видел ее плачущей.

– И, кстати, – добавила Ханна с чувством, но уже без слез в голосе. – Думаю, это глупо. Все – глупо. Тебе ведь от этого не лучше.

У него не было ни сил, ни желания спорить.

– Конечно, нет, – сказал он негромко. – Послушай, давай выйдем, ладно?

Пару минут спустя они уже шли к парку в центре квартала. Шли по улице, не касаясь друг друга, спрятав руки в карманы и мило беседуя на темы, не имевшие к ним лично никакого отношения.

Ханна кивнула в сторону магазина кухонных принадлежностей на другой стороне улицы:

– Новый.

– Удобно. Когда тебе в следующий раз понадобится сковорода или что-то еще.

Он отвернулся, заметив бар, куда они пришли на свое первое свидание.

В парке было голо. Еще зеленая трава увяла, а деревья без давно облетевших листьев походили на скелеты. Они направились к скамейке на вершине холмика и некоторое время сидели молча.

– Наверно, мы оба знаем, что ничего не получается, – сказала наконец Ханна.

Руки ее оставались в карманах, но жакет выпятился вперед и накрыл их наподобие навеса. Нейт задумчиво кивнул, стараясь не выказать излишне рьяного согласия.

– Не знаю, почему. Я много раз пыталась найти причину, но теперь с уверенностью можно сказать только одно: не получается.

Голос ее звучал ровно, бесстрастно, но глаза, когда она повернулась к нему, смотрели так умоляюще, что Нейт невольно отвернулся. Наверно, она хотела, чтобы он возразил, попытался переубедить ее – как тогда, в ее квартире. Но сделать это еще раз он не мог. То глубокое, пронзительное чувство прожило недолго. Теперь ситуация прояснилась окончательно. Отношения не должны быть в тягость. С этим соглашались все. Думать иначе – безумие. К тому же он просто не хотел продолжения.

Нейт вспомнил Грир: как она улыбалась ему в «Укромном уголке», как он чувствовал себя при этом. То спонтанное, вспыхнувшее само собой желание, оно ведь должно что-то значить! Визитная карточка с ее номером все еще лежала у него на буфете.

– Глобальный бренд-менеджмент? – сухо спросила Ханна, заметив ее там, среди обкусанных карандашей и ярлычков из химчистки. – Подумываешь о смене карьеры?

Мысль о Грир принесла с собой чувство вины. Но с какой стати? Он ведь так и не позвонил. Однако ж оно пришло. Вместе с облегчением – оно ощущалось где-то в глубине, почти как мышечное расслабление – одновременно, словно обратная реакция, накатила волна печали и стыда.

– Мне жаль.

Вместе с дыханием с губ сорвалось жидкое облачко пара.

– Я, наверно, тоже не была образцом. – Ханна вынула руки из карманов и обхватила себя за плечи. – Зла не держу. Я была без ума от тебя, но, думаю, это уже прошло. Продолжать смысла нет.

Нейт заерзал, почему-то почувствовав себя неуютно, словно у нее были основания злиться, хотя какие именно, сказать бы не смог. Он знал, что задел ее чувства, но почел нужным, следуя кодексу чести двадцать первого века, не показать этого, чтобы не выглядеть самонадеянным или дерзким.

– Ты ж знаешь, я очень высокого о тебе мнения.

Ханна едва шевельнула бровями. Нейт и сам почувствовал, насколько банально прозвучали его слова.

– Что меня беспокоит, – сказала она немного погодя, – так это то, что вначале у тебя все было по-настоящему. Но потом… – она повернулась к нему: – Почему? Почему ты начал все это, если не был готов постараться в нужный момент? Постараться, чтобы у нас получилось?

Нейт с трудом удержался от вздоха. Начал все это? Ясно же, что начинали оба. Каждый приложил руку.

– Я старался.

– Неужели? Ты хоть раз задумывался, пусть даже на три минуты, в чем проблема и можешь ли ты сделать хоть что-то, чтобы исправить ситуацию? Такое впечатление, что тебе и терять нечего, как будто ты… посторонний и тебе все равно.

И зачем ему все это слушать? В миллионный раз. Одна и та же тема, с небольшими вариациями…

– У тебя всегда была твоя книга, – продолжала Ханна. – Что бы ни случалось между нами, на тебе это никак не отражалось, потому что самое главное – выход твоей книги. С ней соревноваться трудно.

– Хочешь сказать, это плохо? Что я думаю о своей книге?

– Нет! Конечно, нет. Я только хочу сказать, что был такой вот дисбаланс. И знать, что этот дисбаланс не в твою пользу, не очень приятно.

Может, стоит сказать, что ей следовало бы побольше думать о своей книге? Или это прозвучит слишком покровительственно? Бывает, что сохранить мотивацию нелегко – он знал по себе, – особенно, когда ты несчастен. Но он знал и кое-что еще – останавливаться, опускать руки нельзя. Надо пробиваться. Он пробился. Он работал над книгой даже в те дни, когда этого хотелось меньше всего.

Нет, лучше ничего не говорить.

За голыми деревьями виднелись палатки фермерского рынка, появлявшиеся в парке каждую неделю. В этот мрачный, серый день рынок напоминал какую-нибудь унылую восточноевропейскую деревню. Оттуда, от вытянувшихся в ряд и работающих на холостом ходу грузовиков, привозивших продукты и рабочих, доносился запах дизельного топлива. Нейту вспомнились хмурые воскресенья, когда он, еще ребенок, возвращался с родителями после посещения родственников в Нью-Джерси или румынских друзей, живших в пригороде Вашингтона. Сидя сзади, он смотрел в окно на бурые, безрадостные пейзажи, придавленный грустью, вызванной одновременно всем и ничем, общим ощущением жизни как чего-то гнетущего, пустынного, беспросветного…

В ближайшем будущем его ждало одиночество. Он вспомнил тот вечер, когда они с Марком познакомились с Карой, то ощущение пустоты, что придавило его, когда он представил жизнь одиночки – с нескончаемым, беспрестанным флиртом и сопутствующими ему одиночеством и цинизмом.

– Иногда мне кажется, что я потерял что-то. Способность быть с другим человеком. Что-то такое, что было когда-то, – Нейт безрадостно рассмеялся. – Сказать по правде, мне чертовски хреново.

Ханна недоверчиво посмотрела на него:

– Даже не знаю, что на это сказать. А что ты хочешь услышать?

Ее тон царапнул Нейта.

– Неважно. Мне жаль себя. Это глупо.

Ханна закрыла глаза. А когда открыла, заговорила медленно:

– Мне кажется, тебе хочется думать, что твои чувства по-настоящему глубоки, как что-то серьезное, экзистенциальное. Но, по-моему, ничего особенного тут нет, все банально и избито. Есть парень, которому женщина интересна лишь до того момента, пока до него не доходит, что он ее подцепил. Он хочет лишь того, что невозможно получить. Везде одно и то же – страдания безмозглых болванов.

– Господи! Если ты намерена…

– Извини. Я резка, но ты уж потерпи. Если то, что ты говоришь, правда, если у тебя действительно какая-то проблема, то мне очень жаль. Я не могу просто сидеть и утешать тебя. Это почти то же самое, как если бы грабитель просил жертву посочувствовать ему из-за неконтролируемой тяги грабить, – она посмотрела, щурясь, в бледное небо. – Дай мне несколько лет, пока ты не окажешься на смертном одре, или что-то в этом роде.