Книга Растревоженный эфир - Ирвин Шоу

В квартире Эрресов царила атмосфера роскоши. Просторные комнаты, высокие потолки. Нэнси отдавала предпочтение резким цветам, и тем не менее ярко-алые занавески прекрасно гармонировали с темными стенами и строгой, элегантной мебелью. Нэнси и Вик проводили немало времени в галереях и на аукционах, и в их приобретениях чувствовался изысканный вкус. «Друзья, жить надо ни в чем себе не отказывая, — улыбаясь, любил повторять Эррес, — ибо завтра спонсор может и умереть». Говорил в шутку, но сам относился к этому постулату вполне серьезно и использовал свой немалый доход на то, чтобы жить в одном из престижных районов города, одевать жену у лучших кутюрье, самому шить костюмы у дорогих портных. Эррес давал превосходные обеды, его квартира впечатляла, слуги знали свое дело. Но особый вкус к роскоши он приобрел, демобилизовавшись из армии. «Мой девиз — после уплаты налогов от доходов прошлого года не должно оставаться ни цента, — как-то сказал он Арчеру, намекнувшему, что подобная расточительность до добра не доведет. — Во-первых, проще вести семейную бухгалтерию, во-вторых, не возникает искушения неудачно вложить деньги».

Арчер налил себе виски с водой, наслаждаясь звяканьем кубиков льда о стекло и янтарным цветом жидкости в стакане. Огляделся. Стеллажи с книгами под потолок, большой письменный стол у окна, на нем кожаный бювар, фотографии юного Клемента, Джонни и Нэнси. Арчер повернулся, подошел к книжным полкам. «Греческие трагедии» в двух томах. «Пьесы» Ибсена. «Пьесы приятные и неприятные» Джорджа Бернарда Шоу. Арчер двинулся дальше. «Подъем американской цивилизации» Бирда,[42]«Русская революция» Троцкого, «Десять дней, которые потрясли мир» Джона Рида, «Капитал», «Моя борьба» Адольфа Гитлера. Арчер уставился на полку. Человек есть отражение прочитанных им книг? Но разве нельзя сказать, что «Моя борьба» начисто отрицает «Капитал»? А как «Греческие трагедии» можно соотнести с Троцким? Арчер слышал, что государственные следователи спрашивают людей о книгах, которые читают их друзья, определяя лояльность или нелояльность по корешкам. И какой вердикт вынесет молодой перспективный агент ФБР, взглянув на книжные полки Эрреса? Возможно, он, Арчер, должен по-дружески предупредить Эрреса, что тому пора провести ревизию своей библиотеки и кое-какие книги переставить в более неприметное место. Как знать, какие люди могут в эти дни заглянуть в дом. Мстительный слуга, отвергнутая поклонница, слишком уж ярый патриот могут составить список книг, который, попав в досье, подпортит репутацию Вика. В нем, уж конечно, не будет «Греческих трагедий» и «Пьес» Ибсена.

Арчер взглянул на стол. Бювар раскрыт, в нем — несколько листков бумаги, письма. А в них скорее всего ответ, который он хотел получить. О человеке можно судить по письмам, которые он получает или отправляет. Хотя бы по тому, с какими организациями он переписывается, кто ему угрожает, кто поздравляет.

Арчер шагнул к столу, но, устыдившись, остановился. «Я становлюсь таким же, как все», — злясь на себя, подумал он, прошел из библиотеки в гостиную и включил радио. Посидел, слушая, как двое поют хит сезона «О, крошка, какой же холод за окном», прикладываясь к стакану и стараясь забыть о том, что чуть было не сунул нос в переписку друга. «Как легко быть шпионом, — думал он, — как быстро мы овладеваем шпионскими навыками! Приходишь к человеку в дом, пьешь его виски, в качестве предлога используешь подарок для больного ребенка. И это при полном отсутствии практики и опыта. А какие способности откроются в тебе после двух или трех удачно выполненных заданий!»

— О, крошка, какой же холод за окном… — тянул мужской голос.

— Знаешь, Клемент… — Арчер и не заметил, как в гостиной появился Эррес, — у меня блестящая идея. — Он выключил радио, улегся на диван. — Слушай внимательно и не падай, когда я закончу. Готов?

— Готов, — кивнул Арчер.

— На лето ты еще ничего не планировал?

— Нет.

— Средиземное море, — возвестил Эррес, — Синее Средиземное море. У тебя загорелись глаза?

— Почти.

— Выпей еще глоток. Кстати, — Эррес вскочил, широким шагом направился в библиотеку, — у меня-то руки пустые.

Арчер последовал за ним.

Эррес налил джина, добавил несколько капель вермута. Энергично потряс шейкер, подозрительно глядя на него, словно боялся, что нехитрое устройство его подведет.

— Америка начинает действовать мне на нервы. — Арчер сразу подумал, не сказать ли Эрресу, чтобы тот остерегался говорить такое на публике. — Меня тянет к далеким берегам. Я хотел бы пару месяцев пожить среди людей, языка которых я не понимаю. Из-за этого нынешняя Америка просто непереносима. Я могу понять каждое слово, кто бы его ни произнес. — Он наполнил стакан, поднял его, посмотрел на свет, дабы убедиться, что жидкость не сильно поменяла цвет. — Не вижу на твоем лице радости. Или у тебя другие планы?

— Нет, — ответил Арчер и глубоко вздохнул. — Вик, давай подождем с планами на лето. Возможно, услышав то, что я сейчас тебе скажу, ты не захочешь никуда ехать.

Эррес сел, пригубил мартини и с серьезным видом посмотрел на Арчера.

— Надеюсь, ты не обидишься, что бы я ни сказал.

— А раньше я обижался?

— Нет.

— Тогда слушаю тебя.

— Вик, я хочу задать тебе вопрос. Ты не обязан отвечать на него. Я даже сомневаюсь, есть ли у меня право задавать его. И как бы ты ни ответил: «да», «нет», «не твое дело» — это не изменит наших отношений… — Он замялся. — Вик, ты коммунист?

Последовала долгая пауза.

— Что? — наконец нарушил ее Эррес. — Что ты сказал?

— Ты коммунист?

Вновь пауза.

— Позволишь спросить, с чего такое любопытство?

— Разумеется, — кивнул Арчер. — Неделю тому назад О'Нил сказал мне, что Хатт приказал ему уволить тебя из программы, потому что ты коммунист или попутчик. Тебя и еще четверых.

— Кого?

— Матеруэлл, Атласа, Уэллер и Покорны.

Вик хохотнул:

— В хорошенькую я попал компанию. Какие темные личности!

— У нас есть еще неделя, чтобы что-то изменить. Это все, что я получил от Хатта.

— Ты разговаривал с другими?

— Да.

— Веселенькая у тебя выдалась неделя, — опять усмехнулся Вик. — Неудивительно, что в четверг ты был серо-зеленым. Что они тебе сказали?

— Матеруэлл признала, что она коммунистка.

— Жанна Д'Арк, — кивнул Вик. — На коне в норковом манто. — Голос его стал резким, даже злым. — Как насчет остальных?

— Покорны говорит, что состоял в коммунистической партии два месяца, — ответил Арчер. — В Вене. В двадцать втором году.

— Господи! — вырвалось у Вика.