Книга Гардемарины. Закон парности - Нина Соротокина

На следующее утро прямо после завтрака он отправился к магистру Жаку. Поехал верхами, взял с собой кучера, давно пора было размять лошадей. Пузатый форейтор его сидел в седле с выправкой кавалериста. Ишь, шельма…

— Мне ждать их сиятельство?

— Нет, возвращайся в крепость. Тебя пропустят, я предупредил.

Встреча с магистром опять произошла в подвале, но на этот раз горел не горн, а камин и серебряный шандал о семи свечах. Тепло, уютно, пахло можжевельником и мятой.

Магистр Жак понял Сакромозо с полуслова и ужасно взволновался. Из обширного, моренного до черноты дубового шкафа были извлечены пять заветных медных таблиц, на которых чья-то рука вытравила целую армию цифр. Алхимик любовно смахнул с них пыль.

— Формируйте ваш вопрос к оракулу, сударь! Я рад доверием вашим. О, я не о себе! Я червь и магический посредник. Я рад, что вы верите в авгуральную науку. Этим волшебным таблицам более трех тысяч лет.

Вопрос к оракулу был давно сформулирован. По счастью, магистра Жака вовсе не надо было посвящать в существо дела, ему нужны были только цифры: число слов в вопросе, число слогов в каждом слове и тому подобное. Сакромозо начал считать эти цифры в уме и сбился.

— Дайте клочок бумаги.

Магистр Жак услужливо исполнил его просьбу. Чернила были красные, словно кровью писал, поэтому доверенная бумаге тайна выглядела особенно тревожно: «Ждать ли мне приезда короля или не ждать совсем?»

Сакромозо посчитал нужные цифры и немедленно сжег бумагу на пламени свечи.

Магистр Жак надел очки и приступил к расчетам, губы его беззвучно шептали: восемь — двойной гентанер, пять — пентаграмма, девять — полное совершенство… На бумаге появился конус из цифр, опущенный острием вниз. Теперь надо было доверить полученные от математических действий цифры самим таблицам. Всем пяти, поочередно!

Сакромозо не торопил магистра. Он знал, труд его долог, но не допускает ошибки. По спине рыцаря пробежал легкий озноб, который всегда рождается у человека при соприкосновении с сакральной тайной. Осторожно тикали часы, пламя нервно вздрагивало. Все было полно ожиданием.

— Вот, — магистр протянул Сакромозо карточку, на которой были в четыре ряда написаны цифры. — Сей магический ключ имейте при себе, — сказал он важно, — а ответ на ваш вопрос воспринимайте ушами. Звучит он так: «Некоторый друг человеков исполнит твое хотение к твоей погибели». Удовлетворены ли вы?

— То есть как?

Нет, Сакромозо не был удовлетворен. Холодок, бродивший вдоль спины, исчез, а появившееся чувство досады вызвало неожиданную боль в висках — в этой лавочке ему явно подсунули не тот товар. Он набычился, глядя исподлобья на алхимика.

— В моем вопросе была частичка «или».

— В науке кабалла нельзя так ставить вопрос. Таблицы не отвечают либо так, либо эдак. Но ваше хотение вам известно. Оно может быть только одно.

— В том-то и дело, что нет! — воскликнул чистосердечно Сакромозо. — Я на перепутье. Я не знаю точно, чего хочу, — и пылко воскликнул про себя:

«Свободы! Или этот идиот, — некоторый друг человеков — считает, что она для меня пагубна?»

— Не рекомендуется задавать один и тот же вопрос дважды. Но если вы доверите провидению решить за вас, что вам лучше хотеть, то мы можем повторить опыт.

На составление второго вопроса Сакромозо извел целый лист бумаги. Наконец выкристаллизовалась очень точная фраза: «Прав ли я, что хочу выйти из игры?» Восемь слов. Количество слогов, кажется, одиннадцать, знаки препинания не в счет. Он вручил свою судьбу магистру, старательно сжег бумагу на свече и приготовился к длительному ожиданию.

К тиканью часов присоединился еще какой-то неясный звук.

— У вас капает вода?

— Это водяные часы, не мешайте…

Вот так по капле, по секунде уходит жизнь. Желая занять себя, Сакромозо стал шарить глазами по полкам и уткнулся в модель земного шара. Глянцевый бок глобуса соблазнительно подставлял ему карту Америки. Может, туда направить путь? Дракон на картине явно подмигнул ему кровавым оком.

— Ответ получен, — торжественно провозгласил магистр Жак. — Слушайте: «Некоторый искренний друг испровергнет твое хотение к твоему щастию», — он выразительно посмотрел на рыцаря поверх очков. — Что значит — испровергнет? — в голосе рыцаря звучало величайшее изумление. — Исполнит, что ли?

— Испровергнет, значит, испровергнет. Старые таблицы вещают истину. Главное в ответе, что у вас есть искренний друг в щастие. Вы на правильном пути.

Сакромозо задумался глубоко и надолго, магистр терпеливо за ним наблюдал. Больше вопросов науке в этот день не задавали. Посидели у камина, попили вина, потолковали о том о сем, например, о космосе-астрале, о тайне кристалла, поспорили, что есть лучший растворитель для золота. Магистр утверждал, что утренняя роса, сей эликсир, что хочешь растворит, нужно только время. Сакромозо больше упирал на смесь кислот, именуемых царской водкой.

На прощанье магистр вручил ему карточку с цифрами по второму гаданию.

— Не потеряйте. Се есть ваш талисман, а словесный ответ держите в памяти.

Побег

Я хочу объяснить читателю, что значил побег Белова из крепости Кистрин и с какими трудностями, моральными и физическими, он столкнулся. Физических было мало, и последствия контузии не могли ему помешать. Не большой труд выставить раму из окна второго этажа, пройти в полной темноте по узкому карнизу, а потом спуститься вниз по крепкой, на века сооруженной водосточной трубе, прикрепленной к стене чугунными скобами.

Главным было выехать за ворота крепости, но эту задачу взял на себя Лядащев.

Обывателю двадцатого века, переживавшему если не лично, то посредством литературы, театра и кино войну 14 года, гражданскую, вторую мировую и отечественную, побег из плена в моральном отношении кажется не только вполне естественным, но и честным, геройским поступком. В самом деле, человек бежит из концлагеря, но он же бежит сражаться за свободу. Правда, за его побег расстреливают и отправляют в печь десять, сто, а может быть, тысячу человек — нас этим не удивишь и, к сожалению, не испугаешь.

Но в XVIII веке воевали иначе и думали не так, как мы. Понятие чести стояло очень высоко, но зачастую их понятие чести нам кажется не ясным, как бы размытым. Во-первых, побег русского офицера не давал прусской армии возможности получить по обмену своего соотечественника. Это было дурно не только с точки зрения прусского кодекса чести, но и нашего, русского. Есть устав войны, и ему необходимо следовать. Во-вторых, бежавший из плена сильно ухудшал судьбу оставшихся в плену товарищей, поэтому прежде, чем решиться оставить крепость, Белов оповестил об этом всех сокамерников.

Объяснение было простым: в Кистрин проник работник секретного отдела, он склоняет его на побег, поскольку ему — в целях государственных — требуется помощь Белова.