Книга Сокровища короля - Элизабет Чедвик

Мириэл равнодушно пожала плечами. Сейчас ей не хотелось говорить о родных и оценивать размеры своего наследства. Пришлось бы преодолевать слишком много подводных течений.

Не дожидаясь от жены ответа, Роберт носом сдвинул платок с ее шеи и, целуя, положил ладони ей на ягодицы, прижимая ее к себе.

– Интересно, а постель здесь удобная? – пробормотал он.

Мириэл зажмурилась при мысли, что ей придется опять терпеть его исступленные ласки.

– У меня там саднит немного, – сказала она. Он обжег дыханием ее ухо:

– Этого следовало ожидать. Скоро привыкнешь. – Роберт стиснул ее груди. – Смажь немного гусиным жиром, чтобы мне было легче. Не отказывай, дорогая. Я целый день только и думаю о тебе.

Мириэл выдавила улыбку:

– Давай, может, сначала поужинаем и освежимся, Роб? – Она назвала мужа ласкательным именем и погладила его бороду, чтобы добиться своего. – Я так проголодалась и устала с дороги.

Он помял ее ягодицы и наконец, сокрушенно вздохнув, убрал руки:

– Как скажешь, дорогая. Честно говоря, я и сам готов съесть целую лошадь.

Мириэл захлестнула волна облегчения, но беспокойство не исчезло: она лишь отсрочила момент нежелательной близости.

Они сели ужинать. Сама трапеза была скромная – ветчина, яйца, хлеб и сидр, – а вот посуда, из которой они ели и пили, была изысканной: оловянные тарелки и серебряные с позолотой чаши.

– Во Фландрии наймешь опытных ткачей, а старика придется уволить, – заявил Роберт, промокая хлебом остатки солоноватого жира и яичного желтка на тарелке.

– Почему? – Мириэл удивленно вскинула голову. – Хэм начал работать здесь еще до моего рождения.

– Вот именно. Он уже отработал свое. Неудивительно, что у твоего отчима дела шли так плохо. Старик ничего не видит, а какой толк от слепого ткача? – Он сунул в рот хлеб и принялся энергично жевать.

– Он обладает знаниями и опытом, которые может передать другим. Он может выполнять операции, не требующие особой зоркости.

Роберт покачал головой. Проглотив хлеб, он вытер салфеткой рот и руки.

– Тебе следует очиститься от хлама и начать здесь все сначала. Твои фламандцы не согласятся работать с ним: от него будут одни только неприятности. Он возомнит себя петухом на навозной куче, – на том лишь основании, что проработал здесь дольше всех.

– Хэм не такой, – возразила Мириэл. От возмущения у нее начинало гореть лицо.

– Поверь моему опыту, дорогая. Я занимаюсь торговлей двадцать пять лет, – дольше, чем ты живешь на свете. Одно дело – соблюдать честность в делах, другое – идти на поводу у своего сердца. Уверен, твой дедушка согласился бы со мной, будь он сейчас с нами.

Мириэл сдвинула на край тарелки остатки остывшей еды. Она была возмущена и – в немалой степени – встревожена. Она допускала, что Роберт прав, но мириться с его хамством не считала нужным.

– Он здесь, во мне, – отвечала Мириэл. – И я не верю, что он вышвырнул бы Хэма на улицу. Если я должна полагаться на твой опыт, позволь мне следовать и своему чутью.

Роберт откинулся в кресле и опустил веки.

– По сути, я вправе ничего тебе не позволять, – сказал он. – По закону ты – моя жена, и все твое имущество теперь также принадлежит и мне. Я вообще не обязан считаться с твоим мнением. Если захочу, могу ограничить твою свободу очагом и постелью и назначить своего человека надзирать за ткацким производством.

Мириэл побелела.

– Ты не посмеешь! – воскликнула она. От потрясения и ярости у нее закружилась голова. – Я скорее убью тебя!

– Ладно, не кипятись. – Он добродушно махнул рукой, словно урезонивая капризного, но любимого ребенка. – Я всего лишь обратил твое внимание на факты, причем весьма существенные. Немногие мужья дали бы своим женам такую свободу.

– Я уже начинаю жалеть, что не осталась вдовой. – Мириэл бросила салфетку и встала из-за стола.

– Ну, будет тебе, любовь моя. – Роберт тоже поднялся и двинулся на нее. – Я же пошутил, хотел посмотреть на твою реакцию, а теперь понимаю, что лучше б молчал. Конечно, раз этот ткач так много значит для тебя, пусть работает.

– Так и будет, – холодно ответила Мириэл, поворачиваясь к мужу спиной. Его снисходительный тон был невыносим.

Роберт взял ее за плечи и стал нежно их потирать, потом нашел губами ее шею, пощипывая ее и покусывая, щекоча ее нежную кожу своими колючими усами и бородой.

– Не сердись, Мириэл, будь лапочкой, – пробормотал он.

Лапочкой Мириэл меньше всего хотелось быть, но она слишком устала, чтобы продолжать пререкаться. Роберт продемонстрировал весьма противные стороны своей натуры, и она не желала изведывать всю глубину их мерзости.

Поэтому она позволила ему подхватить ее на руки, отнести в спальные покои на верхнем этаже и положить на кровать, на которой умер ее дедушка и где прежде спали ее мать с Найджелом.

От негодования она была так вся напряжена, что он, кряхтя и отдуваясь, с трудом проник в нее даже после того, как она обильно смазала влагалище гусиным жиром. Прикусив губу, Мириэл смотрела через его плечо на стропила и, цепенея под мощным натиском каждого его нового толчка, мысленно приказывала ему поскорее кончить и отчаянно молила Господа уберечь ее от зачатия.

Мириэл случалось пару раз путешествовать с дедушкой по морю. Те события отложились в ее памяти как чудесные приключения, каждое мгновение которых было преисполнено восторгом. Погода была изумительная, и она часами простаивала на носу корабля, вдыхая свежесть соленых брызг и следя за игрой солнечного света на гребешках волн.

И теперь она с радостью взошла на борт парусника, хотя лил дождь и летний порывистый ветер взбивал море в неприглядную серую пену. Уилл, возбужденно виляя хвостом, носился по палубе и обнюхивал углы.

Роберт наблюдал за женой и ее питомцем со спесивой улыбкой на лице.

– Подожди, вот выйдем из гавани. Сразу по-другому запоешь, – сказал он.

Мириэл пожала плечами. Она не говорила и не собиралась говорить ему, что ей доводилось плавать на корабле. Спесь быстро с него слетит, когда он увидит, что она куда лучше него переносит качку.

По трапу она поднялась на небольшую надстройку над рулевой нишей. Ее зубчатые стены были разукрашены красными и желтыми полосами, в одном углу развевалось знамя с весьма нетрадиционным гербом, изображавшим сундук с откинутой крышкой. Наверно, потому что это – торговое судно, решила Мириэл. На причале двое работяг спускали на лебедке в трюм тюки шерсти.

– Как называется корабль? – спросила Мириэл у Роберта, вслед за ней поднявшегося на надстройку. Он щурился, защищая глаза от косых струй дождя.

– «Пандора». Мне сказали, что имя взято из греческой легенды о некоей глупой женщине, открывшей ящик, который лучше было бы не трогать.