Книга Любовный узел, или Испытание верностью - Элизабет Чедвик

Оливер натянул поводья и замерзшими руками нащупал в седельной сумке фляжку с вином. Герой был по самое брюхо покрыт вонючей болотной жижей и мало напоминал того гладкого, лоснящегося жеребца, который выступил из Бристоля меньше, чем две недели тому назад.

Оливер сделал глоток. Когда ароматное красное вино коснулось его неба, он подумал, что находится в пути уже целую вечность. Хотя было только еще Освящение свечей,[2]мирное Рождество сияло, как далекая звезда на быстро скрывающемся из виду горизонте. Взгляд рыцаря остановился на узле, прикрепленном к его ножнам. Кэтрин дала этот талисман в их последнюю ночь вместе, когда они лежали на сеновале над конюшнями, держа друг друга в объятьях и укрывшись плащами.

Мысль о молодой женщине согрела Оливера сильнее, чем потекшее по жилам вино. Он прикоснулся к узлу, словно это движение могло уменьшить расстояние между ними. В глаза бросилась ярко-рыжая прядь. Рыцарь невольно покачал головой. Как странно, что Этель действительно оказалась его родственницей. Он не знал ее в те годы, когда ее волосы были такого цвета, потому что родился, когда она оставила позади себя более сорока зим и пряди на ее голове приобрели песчано-серый оттенок. Интересно, обращался ли бы он с ней иначе, знай, что они состоят в кровном родстве? Оливер был рад, что до сих пор оставался в неведении. Долг крови отягчал бы долг вины. Гораздо проще быть обязанным старой женщине, которая когда-то жила на землях его рода. Рыцарь сделал еще глоток вина и поспешно спрятал флягу, потому что Майлс Глостер и еще один воин погнали коней в ледяные струи Фосседайка.

Люди Стефана на другом берегу смотрели на их приближение с мрачным предчувствием. Их лошади пятились и кружились. Когда люди графа Роберта кинулись в ров, они снова осыпали их камнями и грязью. В воздухе блеснуло копье и вонзилось между лошадьми, никому не причинив вреда. Прежде чем оно успело окончательно скрыться под водой, кто-то быстро нагнулся, подхватил его и швырнул обратно в людей Стефана. Оно глубоко вонзилось перед ними в грязь, словно грозное обещание. Одна из лошадей запаниковала, столкнулась с другой и заставила испугаться и ее. Потеряв остатки мужества, отряд Стефана дружно развернулся и бежал, чтобы поднять тревогу, оставив свой пост. Путь был свободен.

Оливер стиснул зубы и направил Героя в мутные потоки. Он знал, что будет плохо, но когда вода поднялась до подпруги и холодные брызги проникли под кольчугу и одежду, у него невольно перехватило дыхание. Он слышал, как Гавейн чертыхнулся по поводу ледяной ванны, когда его жеребец оступился и едва не уплыл. Любой человек, который падал с лошади или не мог удержаться на ногах, немедленно тонул: его тянули на дно вес кольчуги и промокшего поддоспешника.

Первые, кому удалось достичь противоположного берега, позаботились о канате, протянутом через ров, чтобы облегчить путь тем, кто осмелился нырнуть в доходящую до груди воду вслед за ними. Среди них оказалось много привыкших к переправам через глубокую воду уэльсцев: им было не в новинку пробираться по негостеприимным болотам. Они так ловко и мужественно преодолели переправу, что воодушевили своим примером менее опытных в таких делах англичан.

– Адская пасть! Я потребую за это двойную плату! – заявил Рэндал де Могун, пристроившись на своем гнедом скакуне, с копыт которого вовсю текла вода, прямо за Оливером. – Никто не говорил, что придется разыгрывать из себя рыбу!

– Если мы победим, то двойная плата тебе обеспечена.

– Да, только сначала придется победить, – фыркнул де Могун и отправился строить своих людей.

Оливер покачал головой и поехал к графу Роберту за очередным приказом.

Был день Освящения свечей – праздник Очищения Девы Марии, церемония, основанная на римском культе божества Юноны Фебруаты. Кэтрин снова принимала роды в городском квартале мыловаров, где они с Этель завоевали себе хорошую репутацию. Для Элайн Сапоньер это были уже седьмые роды; мальчик появился на свет легко и быстро и тут же возвестил о себе таким ревом, словно вместо легких у него стояли кузнечные мехи.

– Хороший мальчик, – улыбнулась Кэтрин, принимая его в подол – Вы, госпожа, могли бы обойтись и без повитухи.

– Мне говорили, что вы умеете делать роды легкими, – выдохнула Элайн с родильного ложа. – У него все пальчики на месте?

– Совершенно на месте. – Кэтрин бережно завернула младенца в полотенце и вручила матери.

Когда Элайн всмотрелась в гладкое, лишенное выражения личико новорожденного, по ее покрытому потом лицу пробежала целая буря эмоций.

– Он красивый! – всхлипнула она и расплакалась.

– Да, госпожа, – дипломатично отозвалась стоявшая на коленях Кэтрин, обрезая пуповину и удаляя послед.

Остальные женщины, обитавшие в этом доме, толпились вокруг, ворковали, то и дело дотрагивались до ребенка и обменивались всяческими замечаниями. Здесь были три тетушки, кузина и беззубая бабушка. Они пришли, чтобы помочь и засвидетельствовать свершившееся событие, превращая его таким образом в значительный общественный акт? Кэтрин уже успела привыкнуть к подобным собраниям, но пару раз ей все же очень хотелось заткнуть рот бабушке первой попавшейся тряпкой.

Одна из тетушек рысцой выбежала из комнаты, торопясь возвестить находящейся в ожидании мужской части, что на свет благополучно появился новый сын. Кэтрин проследила, чтобы мать обмыли, помогли взобраться на вновь застеленное семейное ложе и удобно обложили подушками.

Бабушка пошамкала беззубыми челюстями и потрепала повитуху по плечу:

– Не так уж плохо для молоденькой, которая сама никогда не рожала.

– Спасибо, – тепло поблагодарила Кэтрин.

– Я слышала о вас от госпожи Губерт из дома в конце улицы. Она уверяет, что вы со старухой очень умелые.

Кэтрин выдавила из себя улыбку и принялась складывать свои инструменты обратно в сумку. На этот раз понадобились только масло да острый нож.

– Но ты почему-то пришла одна, – не унималась бабушка.

– Моя наставница недостаточно хорошо себя чувствует, чтобы идти в город, – ответила Кэтрин. – Годы и зима тяжело легли на ее плечи.

Она сжала губы. Этель чихала все утро и, несмотря на то, что сидела у самого огня, закутавшись в мантию и плащ, дрожала так, что было непонятно, как еще мясо держится на костях.

– Да, да. Мне самой уже три дюжины и еще десять зим, и кашель, как лай у собаки, – проговорила неотвязная старуха. – Точно говорю, иногда доходит до того, что, того и гляди, освобожу я свою постель как-нибудь утром.

Это было уже последней каплей. Кэтрин огляделась. Две тетушки купали младенца в серебряном тазу, а кузина прогревала его пеленки над жаровней с углем. Вдоль стен двигалась служанка, зажигавшая свечи с помощью специально предназначенной для этого длинной тонкой свечки. Кэтрин отметила, что это не обычные тусклые сальные свечи в виде веретена, а настоящие толстые восковые, вроде тех, какие горят в покоях графини.