Книга Роковой срок - Сергей Алексеев

– Ведал бы!.. Коли ведал бы!!.

– Хара, благодарю тебя, – вместо проклятий произнес Ураган. – Был бы у меня еще один бич – бросил бы в другой раз.

Слова прозвучали тихо, почти как шепот, однако в тот же миг громогласный ор и стенания оборвались, словно по мановению божьей десницы. Должно быть, речь отнялась, ибо рты все еще были разинуты, или устрашились чего-то и онемели на минуту!

В этой мертвящей тишине Ураган спешился, поднял с земли приемного сына, утер рукавом его мокрое лицо.

– Ну, полно слезы лить, – сказал он. – Добро, что ты прискакал и возмутил путь. Добро, что я позрел на свой народ...

– Не по своей... воле, – все еще давился от рыданий Ровен. – Не ведал... Меня Кочень послал...

– Мало что сотворяется по нашей воле...

– Нет, сотворяется! – Его глаза вдруг высохли и взор запламенел. – По своей воле, Ураган!.. Я прежде вздумал убить тебя! И не убил по своей воле!

– Неужто поднялась бы рука?

– Вот! – Он вынул засапожник из-под одежд. – Нож приготовил... Отравлен нож! Мыслил убить, когда ты передашь наследство. Дабы никто более не знал истинных имен богов.

– Благодарю тебя, Ровен.

В этот миг позрел Ураган, как, раскинув свои крыла с огненной проседью, парит над головою птица Сирин и ее печальная песнь омывает его искристым дождем. В такие минуты все причастные – от Владычного государя до непорочных дев обычно вздымали вверх руки и ждали, не упадет ли ее тяжелое маховое перо, с коим можно беспрепятственно ходить из мира живых в мир мертвых и обратно. Однако вещие птицы редко бросали такие перья, а чаще роняли над смертным одром легкие перышки, открывающие путь лишь в одну сторону.

На сей раз ничего не уронила птица Сирин, покружила да и потянула в полуденную сторону. И видно, не один Ураган на сей раз позрел вещую птицу, ибо, пока смотрел в небо, не заметил, как схлынула и раскатилась волна беззаконных саров, рассыпавшись по всему стану. И тот же час засуетились рабы, заскрипели колеса, защелкали кнуты, и многотысячный топот копыт привычно всколыхнул зябнущую осеннюю степь.

Распался и государев табор, обратившись в вереницу телег и повозок, и скоро на холме осталась лишь его одинокая кибитка.

Проводив взглядом удаляющееся кочевье, Ураган подождал, когда уляжется пыль и откроется солнце, после чего откинул полог кибитки и в тот же час вспомнил свой вещий сон.

Перед ним, не призрачным лихом, а в яви, раскинув свои пестрые, пышные, но ветхие одеяния по войлочному ложу, царственно и вольно восседала ягиня.

– Что, Ураган? – скрипучим и насмешливым голосом спросила она. – В руку сон? А ведь не верил Обаве, но ждал меня! Признайся, государь?

– Я более не государь, – промолвил он.

– Ну, коли так, то тебе будет не зазорно угостить меня! Принять радушно и с почтением, чтоб я добрее стала.

– Ты зачем явилась мне наяву? – настороженно спросил Ураган.

– Ужель не догадался? – Ягиня рассмеялась. – Путь тебе указать! Дочь отпустил к сколотам, бич свой бросил, один остался на кочевом пути... Что далее станешь делать?

– Повиноваться року.

– Вот и повинуйся! Коль гость к тебе явился, так угощай!

Ураган расстелил персидский ковер на ложе, усадил ягиню, сам наполнил кубок хмельной сурой и поднес.

– Вкуси, ведунья!

– Что это за питье?

– Радость сарских степей.

Старуха одним духом выпила суру и уста отерла.

– Добро! Ох, запалилась, покуда шла к тебе... Суров напиток. Я привыкла в своих лесах сладкие меды вкушать. А ну, налей еще!

Иного и привычного мужа кубок из седла валил; у этой же лишь очи заблестели, морщины растянулись на лице и нос чуть распрямился.

Бывали времена, когда ягинь в сарской земле было полно. Они приходили из далеких стран, по слухам, будто бы от родственных аланов, однако толком никто не знал, откуда и из какого народа. Выглядели они настолько ветхо, что признать, какого они роду-племени, было нельзя. Время стирало различия, и люди многих стран в старчестве становились одного и того же образа. Сами они ничего о себе не рассказывали и были настолько хитры и изворотливы, что правды никогда не добьешься. А поскольку владели сарской речью, то приходили и расселялись по государству, где хотели, и никто им не препятствовал. Даже напротив, если во владениях сара появлялась своя ведунья, считалось, что она принесет благо, достаток и оберег от болезней. Эти старицы врачевали хворых всяческими зельями и травами, собирая их по всей степи, и еще учили юных дев женским наукам – чарованию и мудрости.

Ураган подал ягине суру и затеял разговор.

– Сколько тебе лет, достославная? – спросил он мягко, дабы расположить к себе.

– Ты лучше спроси, что хотел услышать, – грубо отозвалась ведунья и отпила из кубка. – Ох, добрая сура, да только хмелю мало... Ведь мыслишь узнать, кто я, зачем пришла?

– Кто ты, известно, мудрая ягиня...

– Что еще знаешь?

– Да более ничего...

– Память коротка!

– И верно. А зачем пришла?

Ведунья прихлебнула и крякнула по-молодецки:

– Ладно, хорошо ты угощаешь, Ураган. Так и быть, скажу. Но прежде ты мне ответь, зачем Скуфь ходила к рапеям?

– Невест у них высватать.

– Безмудрый ты был государь... – обреченно вздохнула ягиня. – Да прежде бы пришли и спросили, есть ли девы у них? Нет, не удосужились, гордыня не позволяет к ягине обратиться. Я бы сразу сказала: пойдете за Рапейские горы, ничего не найдете, а что было, потеряете.

– Моя вина, – признался Ураган. – Это я их послал к рапеям.

– Добро, что признаешь вину. Ты их не к сколотам послал – на верную гибель. А потом еще и прогнал! Но что Тарга завещал? «Кто шел на смерть и избежал ее, тот под моей властью и суть мой избранник!»

Никто еще не смел укорять его и поучать, напоминая о законах, даже самые приближенные.

– Я сотворил это во гневе, – повинился он. – В сердцах проклял, а потом жалел.

– Совсем уж добро! – обрадовалась старуха. – Покладист стал, как бич бросил! Может, и сговоримся с тобой... Мал кубок у тебя! Вот уже и пуст.

Ураган достал из сундука серебряную братину и налил суры до краев.

– Испей, старица...

Дряблое лицо и вовсе округлилось, будто у молодки, нос распрямился, и в блеклом взоре заблистали искорки женского чарования.

– После сего сосуда сговоримся! – принимая чашу, воскликнула она. – Ведь Тарга что завещал? Каков бы ни был гость, в какой личине бы ни явился, он мой посланник. И прежде чем спрашивать, подай ему суры, дай отдохнуть, взвесели, а он уж сам поведает, зачем явился.