Книга Свободная охота - Валерий Поволяев

– На этот раз нет, товарищ капитан, – Ефремков кулаком потёр глаза, веки его сделались красными. – Всё в порядке, товарищ капитан.

Сидевший справа сержант Кучеренко опустил приклад пулемёта на колени. Ствол задрался вверх, настороженно уставился непрощающе-чёрным недобрым зрачком в небо.

– Ефремков, товарищ напитан, так вылизал машину, что в моторе суп можно варить, – зубы ярко и молодо блеснули на усталом лице Кучеренко.

– Пусто? – спросил у него Терехов.

– Как видите, товарищ капитан. Ни единой души.

– Не то, Кучеренко, не то, – Терехов поскоблил ногтями зудевшую от пыли, жары и пота щеку, – нигде дымов не видно?

Басмачи, они и характер басмаческий, средневековый имеют, и повадки: в горах, где рация может оказаться бесполезной, сигнал тревоги часто подают дымами. Как во время нашествия татар на Русь.

Важно ещё в этой дороге не укачаться, не забыться под приятную думу о доме и усыпляющую мелодию мотора; и если жёлтый воздух начинают вспарывать дымы, значит, их ждут в каком-нибудь сплюснутом каменном проходе, где можно поставить пулемёт – всего лишь один ствол и месяцами этим стволом держать оборону. Терехов поморщился: ничего нет хуже таких встреч! А стоит затоптаться, растеряться перед пулемётом – начнут садить из гранатомётов. Прицельно, в борт, перед которыми листовое прикрытие бронетранспортёра слабовато, оно только против пуль и осколков, но не против гранатомёта. Вот тогда-то понадобится умение Ефремкова – надо будет лавировать, постоянно менять позиции и пробиваться вперед.

Недавно Терехов летал домой, виделся с женой, гладил её лёгкие сухие волосы, в горле у него першило от нежности и одновременно от горечи, глаза щипало.

– Ты совсем забыл меня в этом Афганистане, – шептала Ольга, – совсем забыл…

– Нет, не забыл, – Терехов несогласно крутил головой.

– Забыл, забыл, – в Ольгином шёпоте появились капризные нотки, – в Афганистане, говорят, красивые женщины.

– Синие волосы, синие глаза, – пробормотал Терехов.

– Вот видишь! – вскинулась Ольга, круто вывернула голову, уходя из-под Тереховской руки. – Для тебя командировка туда, как поездка на юг.

– Поездка на юг, – грустно усмехнулся Терехов, голос сделался тихим, чужим, с глухими нотками, словно он поставил между собой и Ольгой некую загородку – ей не надо было знать то, что знал он. Растерянно потёрся ухом о плечо, усмехнулся вновь: – Действительно, поездка на юг.

Подумал о том, что когда после войны солдаты возвращались домой, некоторые городские жёны – ох, эти жёны-дочки, выращенные в обеспеченных семьях, да только ли они, эти дочки – не понимали их, считали войну некой приятной командировкой, походом за трофеями, а война – это война. Ну как объяснить Ольге, что такое война?

Они тогда с Ольгой не поняли друг друга и, недовольные, разошлись. Ольга уехала ночевать к родителям и Терехов остался с Игорьком. Сын, понимая, что между родителями пробежала чёрная кошка, сделался ласковым, бессловесным. А вот глаза выдавала его – в глазах застыл испуг.

По броне машины что-то щёлкнуло, с чирикающим воробьиным звуком унеслось в сторону и Ефремков проколол взглядом Терехова: что это?

– Пуля, – спокойно пояснил капитан, – с хребта пришла. На излёте.

Худые пропыленные щёки его поджались, втянулись под скулы, лицо сделалось длинным и каким-то удовлетворённым. Вполне возможно, Терехов был доволен тем, что душманы наконец-то прорезались, проявили себя – это лучше, чем неизвестность. Неизвестность выматывает жилы, в ней человек стареет, седеет, ждёт выстрела и одновременно молит неведомого военного бога, чтобы этот выстрел не прозвучал – и ему сразу делается легче, когда пуля всё-таки бывает выпущена из чужого ствола.

Терехов глянул на колонну – колонна шла ровно, не сбавляя и не увеличивая хода – водители точно держали скорость. Кучеренко быстро выровнял ручной пулемёт, высунул дуло в смотровое окошко, передернул затвор.

– Никак бой будет, товарищ капитан?

– Посмотрим, – Терехов проверил станковый пулемёт, движения его были размеренными, без суеты и пляски пальцев – капитан действовал, как на учениях.

Впрочем, он так и должен был действовать – боевое крещение он прошёл, давным-давно прошёл, позади немало стычек и стрельбы, а в последний раз домой он приезжал по ранению. Был ранен, только Ольге об этом не сказал – посчитал, что не надо ей знать о разных царапинах.

Недалеко, в замутнённых скалах раздался хлопок, над колонной пролетела граната и взорвалась на рыжей сухой целине.

Колонна продолжала движение – ничто в ней не дрогнуло, не нарушилось, даже заполошного рёва дизеля, когда какой-нибудь водитель неожиданно начинает давить ногою на газ, суетиться, паниковать, не понимая, что вне колонны ему движения нет, только в колонне, не раздалось. Таких водителей нужно немедленно убирать из Афганистана, отправлять домой на Большую землю, как вообще отправлять людей, у которых всё время находятся причины для болезней: то вскакивают прыщи на лбу, то свербит в носу, то потеют мочки ушей либо они вообще задыхаются в приступе ОРЗ – новомодной хвори, схожей с насморком. Таким людям – не место здесь, им место дома, в тепле, в неге и покое, подле любимых женщин, а здесь должны находиться другие люди. Терехов поймал вопросительный взгляд Ефремкова: что делать дальше?

«Пока ничего не надо делать, Коля. Главное – спокойствие и спокойствие», – взглядом на взгляд ответил Терехов, и Ефремков все понял.

– Держи дистанцию! – произнёс вслух Терехов и Ефремков послушно склонил голову.

В непроглядной мути, окутывавшей горную гряду, снова раздался сухой пригашенный хлопок, муть вспорола стремительная чёрная точка, разрезала пространство и опять шлёпнулась на рыжую целину. «Перелёт», – во второй раз удовлетворённо отметил Терехов.

Колонна продолжала спокойно двигаться дальше. Но недолго – через несколько минут впереди возникла суматоха, раздалось несколько взрывов, и бронетранспортёр Терехова, уже не опасаясь мин, по запылённой обочине, утопая в мутных рыжих всполохах, проскользил вдоль колонны в голову, на подмогу. По рации Терехов поговорил с начальником колонны майором Синицыным, тот хриплым, запорошенным пылью и моторной вонью голосом объяснил, что от боя не уйти. А раз будет бой – значит, вся колонна в нём увязнет, это, как говорится, ежу понятно. Майор помолчал немного, пожевал губами – звук неожиданно усилился, был таким, будто майор сидел рядом в кабине бронетранспортёра и приказал Терехову:

– Подтягивайся ко мне!

Впереди, в солнечной дневной мути, во взваре пыли обозначился узкий каменный проход, в который и врезалась дорога – идеальное место для засады. А поскольку душманы по части засад – мастера, пить-есть не будут, а засаду в таком месте обязательно поставят – уж больно узина выгодная, любой танк камнями закидать можно, то здесь их точно ждут, и гостинцы точно есть: мины, вращенные в дорогу, гранатомёты наизготовку, а где-нибудь на укромной ровненькой площадке – и американские безоткатные пушки. А негромкие хлопки, мелкие гранаты, вышвыриваемые из нерассеивающейся жёлтой мути – это устрашающий маневр, некая дорожная «указивка» – туда, мол, туда, в каменный лаз колонне надо втягиваться, в лаз…