Книга Ментовская работа - Данил Корецкий

— Слушай меня, — понизив голос, проговорил Сергеев. — Сегодня внимательно следи за всем вокруг. Кто где стоит, кто куда смотрит, что можно увидеть, что нужно предусмотреть. Внимательно! Мне будет не до того, а это последняя репетиция…

Сергеев показался абсолютно спокойным, хотя сегодня именно ему предстояло ставить последнюю точку в операции.

— Ну что? Повезете обратно, да? — заискивающе спросил объект, по-своему истолковав их переговоры.

— Заткнись, я сказал. — Сергеев наклонился к лицу Попова. От него пахло мятой — леденец сосет, что ли? — Особенно за Викентьевым и доктором. Ну и, конечно, старый мухомор… Да и прокурор, хотя он обычно из-за стола не вылазит…

— А это больно? Скажите, больно? — забился в тесной камере объект. — Дайте хоть колес какихнибудь, хоть водки стакан дайте… Дайте водки, суки! Нет, извините, это вырвалось…

Спецавтозак въехал в точку исполнения. Здесь их поджидал первый сюрприз. Викентьев, заглянув в кузов, шепотом сказал:

— Смотрите, чтоб все аккуратно, точно по инструкции: прокурор сегодня новый. А новая метла…

— Чего же раньше не предупредил? — раздраженно спросил третий номер.

— Да только сейчас вспомнил. Тебе-то какая разница?

Сергеев пожал плечами.

— Да никакой.

— И еще, — скороговоркой продолжал Викентьев. — Ты сегодня за первого, значит, Валера — третий, а четвертым попробуем Шитова. Все ясно? Ну, давайте, я вниз…

Руководитель спецгруппы прикрыл стальную дверь, по бетонному полу гаража тяжело простучали удаляющиеся шаги.

— Вот блин, — процедил Сергеев и выругался, что делал нечасто. — Черт их дернул именно сейчас затеять перестановки!

Он на миг задумался, потом досадливо крякнул и положил огромную ладонь на плечо товарища.

— А про сдвижку номеров мы и не подумали, вот тебе еще один гвоздь…

— Отменили, да? — раздалось из углового «кармана». — Правда ведь? Теперь обратно на тюремку поедем? Да? Скажите…

— Давай! — бросил Сергеев, быстро отпер камеру, легко, как куклу, выдернул Кисляева, подождал, пока Попов зажал, удерживая, стриженую голову, и вмиг перекрестил мелово-бледное лицо черными повязками.

— Такси подано! — весело и бодро проговорил кто-то, и дверь спецавтозака распахнулась. — Здорово, ребята! Давайте высаживать пассажира, уважаемые люди ждут!

Петя Шитов улыбался немного напряженно, но было заметно, что он польщен пробным перемещением в четвертые и намеревается проявить себя с лучшей стороны.

— Во, правильно, завязали хайло — меньше воя!

Он осторожно, но настойчиво отстранил Сергеева, вцепился в правую руку объекта и зачем-то дважды тряхнул.

— Повели?

Попов и Шитов поволокли слабо сопротивляющееся тело по лестнице, Сергеев шел сзади. В подвале за столом на месте Григорьева находился молодой мордатый парень в костюме, при галстуке, с новой кожаной папкой, на боку которой отблескивала памятная пластина. По обе стороны от него сидели Викентьев и Буренко, а чуть подальше, у стены, сутулился на табуретке Иван Алексеевич с большим треугольным газетным свертком. Когда Кисляева подвели к столу, Ромов поднялся, бочком скользнул за спину Попова и что-то зашептал.

— Отстань, аксакал, — громко сказал Сергеев.

Викентьев удивленно поднял голову. Новый прокурор выпятил нижнюю челюсть.

— Снимите повязки! — властно скомандовал он.

Попов отметил, что держится тот уверенно, явно ощущает себя хозяином положения и хочет, чтобы другие это чувствовали. Он хорошо знал такую категорию прокурорских чинов, которые любят себя в системе надзора за законностью больше, чем сами законы. Они менее опасны, чем въедливые формалисты-буквоеды вроде желчного Григорьева, с ними легче найти общий язык. Достаточно не подвергать сомнению их власть и авторитет, и все будет в порядке: несмотря на извергаемые по поводу и без него громы и молнии, они, как правило, не мешают работать. Впрочем, поглядим…

— Снимите повязки, я сказал! — повысил голос прокурор, и Валера понял, что это именно он должен снимать черные зловещие ленты, черт его знает, как они расстегиваются. Но ему не понадобилось ничего делать.

— Есть, товарищ прокурор! — рапортнул Шитов и мигом сорвал повязки, будто делал это уже много раз.

— Имя, фамилия, место и год рождения…

Григорьев выполнял обязательную часть будто по принуждению, спеша закончить тягостную процедуру, его преемник, напротив, — смаковал ситуацию, допрашивал со вкусом и основательно, как начинающий следователь полностью изобличенного вора.

— В Верховный Совет республики ходатайство подавали?

Кисляев кивнул.

— Не слышу! — громыхнул прокурор.

— П-п-подавал…

— Ответ знаете?

Осужденный кивнул и заревел.

— Отказали там, отказали…

— А Президенту ходатайство подавали? — Голос прокурора приобрел скорбную торжественность, ибо ему предстояло объявить судьбу осужденного Кисляева.

— Тоже подавал, сразу же…

— Ответ знаете?

Вопрос был обязательным, хотя и лишним, ответ лежал в кожаной прокурорской папке, и его содержания осужденный не знал, хотя о смысле, безусловно, догадывался: если бы ходатайство удовлетворили, ему бы объявили под расписку в тюрьме да перевели из блока смертников в общий корпус.

— Нет, не знаю…

Кисляев затряс головой и заревел еще сильнее.

И тут прокурор выкинул удивительный номер — встал и, торжественно чеканя фразы, металлическим голосом произнес:

— Именем Союза Советских Социалистических Республик за совершение тягчайших преступлений вам в помиловании отказано! Приговор будет приведен в исполнение немедленно! — И совсем неожиданно брякнул:

— Вопросы, жалобы, заявления есть?

Очевидно, он привык спрашивать так при проверках тюрем и колоний, вот и всплыла в памяти затверженная казенная формулировка, да и застряла костью в горле.

Потому что с того момента, как пришел последний отказ, а особенно с той минуты, когда «Финал» забрал осужденного из особого блока, уже и не понятно, кто он такой есть: мертвый человек или живой мертвец… Юридически он лишен жизни, вычеркнут из числа граждан, никаких прав у него не осталось и обязанность единственная — получить пулю в затылок, одно слово — объект исполнения. Оттого и протягивают его спешно через необходимую официальную процедуру, чтобы вдруг «вопросы, жалобы, заявления…». И стоят первый, второй и третий номера, ждут чего-то, и объект задергался обнадеженно:

— Есть, есть жалоба! Я не согласен! У меня и заявление есть — не я, другие убивали! Я вам все-все расскажу, отвезите обратно…

У объекта началась икота, тело била крупная редкая дрожь.