Книга Смерть на Параде Победы - Андрей Кузнецов

У капитана Дрюкова и капитана Ткаченко удостоверения тоже были в полном порядке. Лица, правда, незнакомые и фамилии тоже, но особая группа она потому и особая, чтобы заниматься выполнением особых заданий в условиях строгой секретности. На общие собрания сотрудники особой группы не ходят, да и базируются они не в Управлении, а где-то в другом месте. Молодец Зинич, кого надо прислал, серьезных матерых мужиков, такой один троих стоит.

— Кто вас прислал? — поинтересовался Алтунин, предъявляя в ответ свое удостоверение.

— Начальство, — коротко ответил майор, будто по носу щелкнул за излишнее любопытство и перешел к делу. — Есть предположение, что нападение на аэродром будет совершено с реки. Час назад был обнаружен убитым сторож лодочной станции Центрального морского клуба. Исчезли две моторные лодки и несколько канистр с горючим. Подозреваем, что это неспроста.

— Неспроста, — согласился Алтунин, прикидывая в уме расклады.

Красть моторную лодку в Москве глупо — найдут за сутки, максимум, за двое. Не так уж их-то и много, моторок в Москве. Убивать ради кражи двух лодок и какого-то количества бензина — глупо вдвойне. Убийство плюс кража государственного имущества в крупных размерах — это уже высшей мерой пахнет. А выгоды — ноль. Куда выгоднее продуктовый склад грабануть, хоть понятно, за что рискуешь.

— Хорошо, что вы здесь, — продолжил майор. — С вами останется капитан Ткаченко…

— Бойцов я бы тоже оставил, — быстро сказал Алтунин.

— Пусть остаются, — согласился начальник аэродрома, переглянувшись с майором Полуэктовым и уточнил: — Те, что с вами.

Ефрейтору и рядовому, которые стояли поодаль, он скомандовал: «За мной».

— Есть тут кто еще из наших? — спросил Алтунин у Ткаченко, когда начальство удалилось.

— Периметр охраняют четверо, — ответил тот, доставая из кармана самодельный фронтовой алюминиевый портсигар с выдавленной на крышке пятиконечной звездой. — Ну и мы значит. Угощайтесь, товарищи…

Оба бойца, заметно стесняясь (нечасто ведь капитаны НКВД папиросами угощают), взяли по штучке. Алтунин отказался.

— Спасибо. Не курю после ранения.

Ткаченко курил жадно. Затягивался, что есть мочи, задерживал на секунду-другую дыхание и пускал вверх мощную струю дыма, тотчас же разбиваемую дождевыми каплями вдребезги.

— Где воевал? — поинтересовался Алтунин, запросто переходя на «ты», потому что служили они в одном ведомстве и были в одном звании, что тут «выкать» друг дружке?

— Брянский, Воронежский, Первый Украинский, — перечислил Ткаченко.

— А я на Ленинградском, — сказал Алтунин. — Сначала в разведке, а после первого ранения в СМЕРШе. Ну а под Нарвой пришлось мне войну закончить. А ты докуда дошел?

— До Вислы, — коротко ответил Ткаченко, не обнаруживая желания вспоминать войну.

— Чуток подальше моего, — констатировал Алтунин и дальше разговора продолжать не стал.

Восемь часов, половина девятого, девять… Алтунин не расслаблялся ни на мгновение, ходил взад-вперед по летному полю как заведенный и смотрел по сторонам. То же самое делали капитан Ткаченко и оба бойца. Разговаривать почти не разговаривали, разве что капитан, поглядывая на небо, пару раз проворчал себе под нос что-то про «цей клятый дощ».[54]

«Еще, как минимум, два с половиной часа», — подумал Алтунин, в который раз глядя на свою трофейную «Гельвецию»[55]с черным циферблатом и светящимися стрелками.

Парад по его прикидкам должен был длиться около двух часов, то есть — до полудня. Лету до Красной площади минут десять, с прогревом моторов и всем прочим, что там полагается у летчиков, — двадцать минут. Стало быть, до половины двенадцатого можно ожидать нападения… Но по уму оно должно состояться раньше, рассчитывать под самый конец враги не станут.

Стрелять у реки начали ровно в десять. Одиночный пистолетный, еще один, короткая автоматная очередь. Алтунин с Ткаченко выхватили свои ТТ, а бойцы взяли наизготовку автоматы.

Две длинные очереди. Еще одна. Какие-то крики.

— Сбегай посмотри, что там! — приказал Ткаченко одному из бойцов. — Только осторожно.

Боец побежал в сторону реки, низко пригибаясь. Стоило ему отбежать метров на сто, как Ткаченко повел себя очень странно — выстрелил в затылок второму бойцу и повернулся к Алтунину, но второго выстрела сделать не успел. Служба на заставе, оперативная работа, дивизионная разведка и СМЕРШ выработали у Алтунина одно весьма полезное качество — в определенных ситуациях сначала стрелять, а потом уже рассуждать. После того, как Ткаченко рухнул на мокрую от дождя траву, Алтунин догадался, что правильными документами диверсантов должно быть снабдил ни кто иной, как майор Семихатский. Одного уложил, остались двое. Те, кто якобы охраняют периметр, явно существовали в воображении Ткаченко. Периметр? «Дурак ты, Витек, — досадливо упрекнул себя Алтунин. — Мог бы и раньше догадаться, что перед тобой враг! Наш человек скорее скажет „охраняют подступы“, или „охраняют снаружи“, или „забор сторожат“, чем „охраняют периметр“. „Периметр“ — это же любимое немецкое слово, кому, как не тебе, бывшему смершевцу, знать это?»

Долго предаваться самокритике не пришлось. Откуда-то сбоку выскочил какой-то плечистый боец с висящим на шее автоматом, и, едва не сбив с ног Алтунина, побежал к ангарам.

Где-то слева послышался лязг металла и глухой топот сапог по мокрой вязкой земле.

На какие-то доли секунды Алтунин утратил чувство реальности. Странное ощущение посетило его, словно все происходило не с ним и не с его участием. Такое случалось иногда после контузии, но быстро проходило. Прошло и на этот раз, потому что впереди, в каких-нибудь пятидесяти метрах, сверкнуло желто-белое пламя. Алтунин сначала упал на землю, а потом уже понял, что это стреляют по нему.

В отдалении снова послышались выстрелы — очередью и одиночные. Воздух, казалось, ожил, встрепенулся ото сна и заговорил грохотом выстрелов.

Какие-то крики. Выстрелы. Снова крики. Снова выстрелы. Сдвоенная вспышка впереди. Всхлип пуль, увязших в мокрой земле.

«Один отвлекает внимание, а другой пытается подстрелить меня», сообразил Алтунин, отползая за шасси ближайшего самолета.

Было жаль автомата, оставшегося на убитом бойце.

Радовала фронтовая привычка иметь при себе как минимум две запасные обоймы. Пусть они тяжелы и создают определенное неудобство — натирают ляжку, протирают карман, но в свое время с тремя запасными обоймами в кармане ты можешь чувствовать себя хозяином положения. Если, конечно, тебя еще не застрелили…

— Не дайте ему забраться в кабину! — услышал Алтунин.

Можно было бы подивиться коварству врага, но тому, кто был знаком с абвером, удивляться не приходилось. Немцы, что бы о них ни говорили, достойные противники, а в абвер попадали достойнейшие из достойных. Дураков в абвере не было, это знал любой смершевец. Дураки служили в гестапо, в егерях, в министерстве восточных территорий, но не в абвере.