Книга Орден Последней Надежды. Книга 2. Святой воин - Андрей Родионов

— А я тут ни при чем! Где здесь моя подпись? Не я утверждал этот идиотский план, я вообще о нем ничего не знал!

Время, когда на самый верх попадет всякое трусливое вороватое быдло, еще, слава богу, не наступило. К тому же дворянин обладает властью уже по праву рождения, поэтому ему не надо трястись перед любым начальником или проверяющим, который мог бы лишить его кормушки. Вдобавок ни сам король, ни любой из вельмож никогда не свалят вину на стрелочников, не будут бухтеть уныло про благо государства, а рявкнут открыто:

— Такова моя королевская воля!

Что ж, это честно. Не знаю, как вам, а мне здесь нравится больше, чем в России двадцать первого века. Засим прощаюсь, пошел собираться.

День сегодня выдался жарким, солнце так и палит. На лазурном небе ни облачка, воздух накатывает обжигающими волнами, словно мы находимся в Сахаре. Раздеться бы до пояса, но спутники мои этого не поймут, будут хмурить брови, недовольно хмыкать. Пока что в Европе люди стесняются оголенного тела, косятся пугливо на церковь. Та бдит, опасаясь возвращения к языческой вольнице с ее простотой и незатейливостью отношений между полами. Я кидаю взгляд влево, там ярдах в пятидесяти несет свои воды Луара, упорно плещет в стену замка, вырастающую прямо из воды, безуспешно пытается подмыть ее. Не выйдет, не для того французы крепости возводят, чтобы их смывало. Кстати сказать, их и штурмом взять нелегко. Четыре тысячи замков построено во Франции, а штурмом англичане взяли, дай бог, пять десятков. Остальные или сами распахнули ворота, или сдались из-за недостатка продовольствия. Солнце печет так, что о грустном не думается, я с вожделением кошусь на прохладную воду. Окунуться бы, понырять, смыть пот и пыль, но ведь некогда. Сначала дело.

Мой пегий мерин встает в пяти шагах от раскрытых ворот, сзади тут же рявкает густой бас, требуя от «этих бестолочей, что воображают себя скакунами», немедленно остановиться. Кони, они как люди, каждый со своим характером, потому требуют особого подхода. Возница, соскочивший с телеги, грозит кулаком громадному битюгу. Тот глядит недоуменно, даже кротко, но лягаться любит — мама не горюй, потому брат Реми держится осторожно, бдительности не теряет. Следом за ним останавливают телеги остальные возницы. Я привел к замку Шинтосе целый обоз, сейчас оглядываю его обеспокоенно. Нет, никто не отстал, все на месте.

Справа от замка Шинтосе раскинулась дубовая роща, которыми так славятся берега Луары. Пусть на два полета стрелы вокруг замка вырублены все деревья и кусты, но и того, что осталось, вполне достаточно для прогулок и охоты. Я с тоской гляжу на широкие кроны, плавно шевелящие зелеными листьями. В жаркий день нет ничего лучше, как лежать в тенечке и посасывать холодное пиво. Кто там сказал «вино со льдом»? Молодец, хвалю, явно не дурак повеселиться, таких в Древнем Риме называли сибаритами. Но работа, как я уже сказал, не ждет.

И вот так год за годом. Отовсюду манят соблазны, а я должен делать свое дело. Лежать на боку, предаваясь соблазнам, это как-то не по-мужски. Уж лучше так, стиснув зубы, выдвинув челюсть и задрав подбородок. Тогда есть недурной шанс, что какой-нибудь недоумок со всей дури шарахнет по нему кулаком. На свою беду...

Замок величественен. У него высокие неприступные стены, поверх которых прорезаны узкие бойницы для лучников и арбалетчиков, гордый донжон с баннером владельца. Вокруг замка Шинтосе вырыт глубокий ров, края скользкие, обрывистые, зато вода в нем чистая. Покосившись, я замечаю там в глубине колья, вбитые в дно. По спине ползет предательский холодок, стоит лишь представить, как с истошным криком валишься со стены и прямо в ров, на склизкие острия, рыбок кормить.

По случаю дневного времени мост опущен. Я машинально отмечаю, что пятеро стражников у ворот ничуть не похожи на увальней. Это битые жизнью мужчины, их лица в шрамах, взгляды внимательные. Сто лет войны кого хочешь приучат ожидать подвоха даже от безобидных торговцев, у которых из оружия имеются лишь дрянные копья, топоры да дешевые арбалеты, а всю защиту составляют куртки из бычьей кожи с нашитыми железными пластинами. Завидев нас, один из часовых хрипло кричит что-то в распахнутые ворота, и через минуту к стражникам неторопливо присоединяется десяток арбалетчиков.

— Это замок Шинтосе, господин сержант? — спрашиваю я почтительно, возможно, чуть переигрывая. Но, в конце-то концов, я вам не какой-нибудь там почтенный купец, достойный представитель третьего сословия, надежной опоры его королевского величества. Я — типичный приказчик, молодой, шустрый, не без способностей. Со временем, если удастся выгодно жениться, смогу и сам выбиться в купцы, а пока что, увы, всего лишь юноша на побегушках.

— Да. — Старший из стражников внимательно следит за мной, на его лице нет ни малейшего желания пропустить обоз в ворота. Остальные воины в беседу не лезут, рук от копий и топоров не убирают. Похоже, караульная служба тут поставлена хорошо.

На моем лице появляется широкая улыбка, я с облегчением выдыхаю, машу возчикам, мол, распрягайте, хлопцы, коней, добрались наконец. «Хлопцы» оживленно гомонят, жеребцы, что с натугой перли тяжелые телеги четыре часа без остановки, мигом улавливают всеобщее оживление. Они нетерпеливо переступают широкими, чуть ли не с суповую тарелку, копытами, оставляющими за собой вмятины даже на самой утоптанной дороге, ржут довольно. Битюги эти крупнее рыцарских коней, хотя такое трудно даже представить, но намного медлительнее и флегматичнее. Сама по себе лошадь — мирное и доброе животное. Людям удалось вывести боевых коней, которые смело скачут в бой, не пугаясь блеска стали, яростных криков и запаха крови. Но такие скакуны страшно редки, а потому каждый из них стоит раз в десять дороже подобного добродушного увальня.

— Мой господин приказал доставить сюда эти бочки с вином, — обрадованно заявляю я. — Ну и беспокоились мы, пока к вам ехали. Не дай бог напороться на проклятых англичан, те все отнимут, вместе с лошадьми и телегами!

— Какое еще вино? — Стянув тяжелый металлический шлем, стражник озадаченно чешет лохматый затылок, словно решил переловить всех насекомых, там обитающих. Затем, обернувшись назад, кричит кому-то невидимому: — Шарль, а ну поди позови лейтенанта. Думать — это ведь по его части. Мне за это не платят.

Да уж, с такой пропитой рожей в мыслители ему путь заказан.

Проходит десять минут бездумного ожидания, за это время я обхожу телеги, проверяя, все ли в порядке. Наконец появляется офицер, по виду выходец из небогатых дворян, маленький, чернявый, с вызывающей козлиной бородкой. Лицо худое, вид надменный, раз глянув, сразу понимаешь, что круче него лишь вареные яйца. За спиной лейтенанта маячат трое воинов, на меня они смотрят безразлично, с ленцой, на офицера — с плохо скрываемым отвращением.

— Кто вас прислал? — важно спрашивает лейтенант, внимательно оглядывая весь обоз.

Перед ним четыре телеги, битком забитые бочками, угрюмые нечесаные возницы и я, искательно улыбающийся, чуть ли не виляющий хвостом.

— Сьер де Мюрраж закупил это замечательное вино по приказу своего сеньора, господин офицер! — скороговоркой поясняю я, не забывая заискивающе улыбаться. — Вот и письмо от него. В первый раз к вам еду, насилу сыскал, уж боялся, что придется нам возвращаться несолоно хлебавши. А как можно, ведь достойный шевалье де Мюрраж немалые деньги заплатил моему хозяину, мэтру Огустасу Генту!