Книга Диктатор - Сергей Снегов

Я спросил, что ответим на просьбу президента о встрече двух комиссий для решения пограничных споров и государственных претензий.

— Не понимаю Путрамента, — заявил Вудворт, я к нему первому обратился. — У нас с Нордагом никогда не было пограничных споров.

— Ничего не отвечать президенту, — предложил Пеано, счастливо улыбаясь. — Наше молчание ещё нагонит на него страху.

Но я считал, что отмалчиваться несолидно, и продиктовал такой ответ: «Господин президент, от встреч правительственных комиссий воздерживаемся, пока вы не высосете из пальца несуществующие правительственные претензии и не придумаете пограничные споры».

Ответ приняли с воодушевлением. Гамов вдруг впал в восторг. Всё же он втайне опасался, что я отойду от него.

— Семипалов, вы нагнетаете страх на врагов даже сильней, чем я хотел. Такая оплеуха Путраменту! Казнить его не только угрозами, но и презрением!

Вудворт тоже одобрил наглый тон ответа.

— На время проблему Нордага оставляем, — сказал я. — Главное — положение на фронте и положение в тылу. Начинайте, Пеано.

Пеано обрисовал военное положение со всех сторон. С одной стороны слышались ликующие барабаны победы: нам удалось отразить наступление кортезов с родерами, освободили осаждённый было Забон, на фронтах устанавливается тишина и можно считать, что до весны её не нарушат. Поражение на фронте, недавно почти реальное, в близком будущем не грозит.

Но с другой стороны, докладывал Пеано, вместо радостного гула медных труб слышится унылая тягомотина сопелок. Ни одна из стратегических целей не достигнута. Кортезы с родерами не отогнаны в глубь Ламарии. Патина на две трети оставлена. Ввязавшийся в войну Нордаг едва не захватил второй город страны. На южных и восточных границах надёжность соседей сомнительна. Вывод: надежды завершить войну в этом году не оправдались.

Я спросил Вудворта, не хочет ли он дополнить доклад Пеано? Он заметил, что оправдывается старая пословица: когда говорят пушки, музы молчат. Он относит к сфере муз также и искусство дипломатии. Дипломатия вырождается. Дипломатию заменяет информация. Недавно объявленное диктатором удивительное предположение, что превращение ненадёжных союзников во врагов принесёт нам пользу, сможем вскоре проверить. В столицы союзных держав зачастили агенты Кортезии. Министр Прищепа подтвердит эту информацию.

— Подтверждаю, — сказал Павел. — Кортезия переманивает к себе наших союзников. Они выпрашивают условия повыгодней… Один Нордаг выступил без колебаний, но его пример скорей оттолкнёт других от быстрых соглашений.

— С союзниками ясно, — сказал я. — Бар, обрисуйте хозяйство.

И Бар докладывал по формуле: с одной стороны — одно, а с другой — совсем другое. Промышленность работает лучше, чем при Маруцзяне, урожай собрали. Золотая реформа и разбронирование резервов вызвали энтузиазм. Но резервы почти исчерпаны, а урожай не такой, чтобы вызвать хороший приток товаров. К зиме снабжение населения снова ухудшится. Бандитизм не ликвидирован. Прежних наглых — при дневном свете — нападений на поезда, на склады, на жильё больше нет. Однако ночь — по-прежнему время разбоя. И близится зима, а в тёмную пору оживляются все тёмные силы.

— Гонсалес, — сказал Гамов, — докажите преступникам, что не просто щеголяете высоким званием министра Террора. До морозов истребить всех бандитов до последнего — вот ваше задание.

— А сколько бандитов в стране? — деловито осведомился Гонсалес.

Прищепа пожал плечами. Анкеты бандитам не раздают, они не информируют, сколько членов в каждой шайке. Можно лишь предполагать, что от 180 до 190 тысяч.

— Выловлю! Попрошу Пеано выделить мне десяток полков для внутренней войны и подчинить мне всю полицию.

— И то, и другое — пожалуйста! — сказал Гамов.

Пустовойт с упрёком сказал Гамову:

— Вы даёте Гонсалесу конкретные задания, а меня игнорируете.

Я впервые заметил в тот день, что к Гонсалесу и Пустовойту Гамов относится по-разному. И выражение лица, и голос, и слова менялись, чуть он поворачивался от одного к другому. Гамов словно выключал в себе одно душевное состояние и включал другое. К красавцу Гонсалесу, нежнолицему, широкоплечему, узкому в талии, — ему очень шёл и прежний мундир майора, и нынешние чёрный костюм и плащ, оба на белой подкладке — Гамов поворачивался хмурый, глядел непреклонно, говорил властно. А некрасивому массивному Пустовойту — лишь Константин Фагуста превосходил его общей массой — Гамов улыбался, глаза делались добрыми, всем в себе он излучал внимание и готовность слушать. Я бы сказал, что Гонсалесу он приказывал, как генерал офицеру, а с Пустовойтом обращался как с ребёнком, которого часто приходится обижать, но всегда хочется утешить.

— Вам тоже будут задания. Без милосердия не обойтись ни при каком терроре. Все виды снисхождения для разоружившихся бандитов разрабатываете вы. И получите право задерживать карающую руку нашего друга Гонсалеса.

Я закрыл заседание и попросил остаться Гамова, Вудворта и Прищепу — пока лишь они были посвящены в операцию.

— Подвожу итоги: Войтюк — шпион. У кого сомнения?

Сомнений не было ни у кого. Я поставил новый вопрос — как быть с ним дальше? Хранить у себя за пазухой бесценным сокровищем, как требует диктатор? Либо расправиться, как с обыкновенным шпионом, чтобы не создались непредвиденные обстоятельства?

Все согласились, что надо продолжать игру.

— Тогда ставлю два условия. Первое — я передаю Войтюку только правдивые сведения, чтобы в глазах его хозяев не потерять авторитета.

Вудворт высоко поднял брови.

— Передавать правдивые сведения для дезинформации? Простите, я дипломат, а у нас максимум успеха — удачно обмануть. Говорить правду, чтобы обмануть, — это выше моего понимания.

Прищепа разбирался в технологии обманов глубже Вудворта.

— Важен успех, а как он достигается — правдой или ложью — второстепенно. Семипалов передал Войтюку в общем верные сведения, а в результате так напугал Путрамента, что нордаги отшатнулись от собственного первоначального успеха.

— Но это ведь не значит, что вы дезинформировали противника, — настаивал Вудворт. — Не понимаю ваших хитрых ходов.

— Хитрость их в том, что они долгое время лишены обмана. Но наступит момент, и я передам лживую информацию, а ей поверят, потому что привыкли верить мне. Это можно сделать только раз — и надо рассчитать, чтобы был именно тот случай, что способен повернуть течение войны.

Вудворт больше не спорил. Гамов сказал:

— Вы поставили два условия. Первое: передавать только правдивую информацию. Принимается. Слушаем второе условие.

— Повремените с публичным объявлением последнего наступления на бандитов. Всё, что нужно готовить для него, будем готовить. Но объявим позже. А пока я передам Войтюку, как самую секретную информацию, что мы собираем силы для очищения страны от преступников и что вы, Гамов, готовите громовую речь.