Книга Первый судья Лабиринта - Алексей Кирсанов

Торопишься, да? Ну, держись, сейчас я тебе устрою!

— На дипломе эссенциалиста. Он мне еще рассказывал про свою девушку, которую сожгли.

Может, зря я ему так, в лоб. Но достал он меня своими угрозами!

— Про какую девушку? — почти прошептал трибунальщик.

Сказать, что он изумился, — значит ничего не сказать. Он обалдел.

— Кажется, ее звали Рита.

— А он…

Главный вскочил и отпер металлический шкаф. Он достал оттуда папку с фотографиями. Одну из них сунул мне под нос.

— Это он?!

Парень был похож на Андрея. Такой же голубоглазый, светловолосый, с честным взглядом.

— Нет, точно не он. Но что-то есть…

— А что он еще рассказывал? — почти взмолился дознаватель.

Я выложил ему все, кроме истории с профайлом. Ну не смогу я этого объяснить! В это время снова появился Онищук, да так и застыл с раскрытым ртом.

— Я же говорю, он жив! — воскликнул Главный, обращаясь к Онищуку.

Петер подлетел ко мне.

— Как зовут эссенциалиста?

— Ну, сказал, что его зовут Андрей. Но у него, по-моему, раздвоение личности. Он вообще считает, что в нашем городе родился.

— Да у него же просто… Да, точно это он, Сергиенко!

* * *

Меня все-таки отправили в камеру. По дороге я успел перемигнуться со Светкой: держись, мол. А она ничего, не плачет.

Перед тем как выдворить меня, Артур и Онищук все задавали вопросы, записывали, заносили в компьютер. Оба были взвинчены до предела, особенно Главный.

То, что Андрей — это их пропавший эссенциалист Всеволод Сергиенко, я понял. Но что будет с нами — никто мне так и не сказал.

Каморка, куда меня впихнули, была довольно тесной и темной. Я пнул с досады деревянный стол, опрокинув кувшин с водой, потом бросился лицом вниз на деревянный топчан. Надоело все! Впервые в жизни я узнал, что мир, оказывается, огромен! Вернее, что миров много! Впервые почувствовал желание узнать эти миры, идти по ним, искать…

И вот, лежу к камере.

Впрочем, обед принесли вполне приличный. Ароматный зеленый суп, жареное мясо и — подумать только — яблочный сок. Свежевыжатый. Наверное, это тоже улучшает работу мозга…

Должно быть, из собственных пайков «ссудили». Вроде Андрей (или как его там) говорил, что узников на хлебе и воде держат.

О том, что в это время творилось в замке, я узнал несколько позже. А происходило вот что.

Приехал Первый судья, он же Макс Циферблат. Приехал отец погибшего админа Дэна Щемелинского Эдуард. Примчался Высокий магистр. И даже пригласили директора Института ПФиПЛ. Им рассказали про нас со Светкой и про все последние новости.

Такое количество происшествий в единицу времени для Трибунала было подобно цунами или землетрясению в десять баллов.

Первый судья — впрочем, обычно его называли просто Первый — предлагал чуть ли не подвергнуть нас пыткам и вытрясти всю до капли информацию. Он был уверен, что гибель Дэна и наше появление здесь — звенья одной цепи. Магистр называл Первого душегубом, просил вернуть ему «его дорогого мальчика» — Андрея ака Севу Сергиенко — лучшего эссенциалиста выпуска. Директор Института, к которому все обратились с вопросами по поводу Дэна (его тела никто не видел, о гибели узнали из паутины, не знаю уж, как они это делают), заявил, что Дэн год как уволился из ИПФиПЛ и что вся эта история вообще нереальна. Артур Пелганен пытался призвать всех к порядку и примирить. И только Эдуард Щемелинский, про которого после высказанных соболезнований все забыли, молча слушал. А потом попросил директора принести материалы всех научных трудов его сына, даже не опубликованных. Сам он тоже привез кое-что.

Это был единственный дельный совет.

И когда взломали пароли и извлекли все разработки портальщика, еще студенческие, а потом — более поздние, впервые в стенах Трибунала прозвучал термин, существование которого официальная портология пыталась отрицать.

«Конвертированная версия».

— Что такое «конвертированная версия»? Я не понял, — раздражался Первый.

— Говоря простым языком — это когда сущность одного человека помещается в тело другого, — попытался объяснить директор института, сам достаточно обескураженный.

— Вы с ума сошли! Вы понимаете, что говорите?! — закричал Циферблат.

— А вы и дальше собираетесь закрывать глаза на действительность? — встрял магистр, который был и без того зол на Первого.

— Я предлагаю разрешить нашим программистам вскрыть файлы портирования. Информация, отправленная на приемник, там должна быть! — заключил директор института.

Поскольку его поддержали все, Первому пришлось уступить.

Два испуганных мальчика (не каждый день вызывают в Трибунал) долго возились с паролями, но в конце концов данные извлекли.

Дэн не стал их уничтожать — может, не успел, а может, и жалко ему было своих трудов.

В файле под аббревиатурой KB (Конвертированная версия) от 19 сентября как раз и содержались данные сущности Севы Сергиенко, фотография некоего Александра, жителя г. Вильнюса, фамилия которого не указывалась, вымышленные мной данные из профайла со ссылкой на автора, но главное — моя собственная фотка. И инфа о моем детстве, слитая с этого снимка при помощи гармониевой флешки.

Факты, свидетельствующие о моей причастности к этому делу. Точнее, о моем злом умысле.

Как ни старался Артур, почему-то сразу поверивший в мою невиновность, переубедить Первого, тот стоял, как скала. Остальные подавленно отмалчивались. Эдуард заикнулся было, что «это еще ничего не доказывает», но Макс в порыве благородного негодования цыкнул на него: «Отец ты или нет?!» И уже через пять часов после нашего с Артуром разговора меня заковали в цепи.

А потом привели пред светлые очи Первого.

ГЛАВА 5 Допрос

Онищук и Крыса вошли ко мне в камеру вдвоем. Петер нес две пары кандалов. Браслеты — для рук поменьше, для ног — помассивнее — из двух дугообразных половинок с плоскими частями по бокам. Цепь у наручников — сантиметров сорок. Между ножными браслетами — гораздо длиннее.

Его помощник держал большие плоскогубцы и включенную лампу типа керосиновой. Точнее, по форме-то она похожа на керосиновую, но работает, ручаюсь, на батарейках. Дверь они сразу заперли.

Не буду кривить душой — я испугался. Вскочил.

Первой мыслью было: бежать. Да только куда?

— Спокойно! Сядь! Ничего страшного не будет.

Сам Петер казался совершенно невозмутимым, говорил без злости. Я с трудом сглотнул и сел на топчан. Трибунальщик подошел к столу.

— Это всего лишь формальность, и мы ее соблюдаем.