Книга Сэр Гибби - Джордж Макдональд

Иногда какая–нибудь овца внезапно переставала щипать траву и поднимала голову, и Гибби казалось, что это Иисус положил ей на голову Свою руку и уговаривает её не бояться смерти. Ведь Его тоже когда–то убили, но кончилось всё хорошо.

Хотя Гибби уже мог читать Новый Завет самостоятельно, новые для себя места он всегда предпочитал сначала услышать из уст Джанет. Облекаясь в её голос, каждое слово обретало для него выпуклость, реальность и силу. Потом, беря книгу в руки, он непременно перечитывал то, что в прошлый раз прочла ему Джанет. Она была его священником, его верховной жрицей. Она открывала Библию, и вместе с книгой для Гибби открывалось окно в Небесах. Её дом был сторожкой привратника возле Божьего храма, и даже его овцы паслись на храмовых ступенях. Конечно, можно посмеяться над этими фантазиями, но кто знает: быть может, они не так уж и далеки от самых великих на свете истин? Самое нелепое учение на земле — это то, что повествует об отчуждённом, равнодушном Боге. Либо Бога вообще нет, либо Он близко, даже ближе, чем наше собственное осознание самих себя. И нет на свете кошмара чудовищнее, чем холодное, неприступное божество, измысленное человеческим воображением.

Когда подступила снежная, морозная зима, Гибби избавил Роберта от многих хлопот и трудностей. Сначала Роберту не хотелось отпускать его одного в метель, но Джанет верила, что её мальчуган, несущий бремя забот вместо старика, окажется под особой защитой. Поэтому все эти суровые, вьюжные месяцы Гибби уходил в горы и возвращался домой, и с ним действительно не приключилось ничего страшного. Стужа тоже была ему нипочём. К концу его первой осени в стаде у Грантов умерла одна овца, и Роберт, помня о том, что Гибби скоро понадобится тёплая одежда, выпросил у хозяина овечью шкуру и как следует выделал её, оставив густую шерсть нетронутой. Из этой шкуры они втроём соорудили Гибби куртку, и он носился в ней по горам, мохнатый, как первобытный человек.

Конечно же, по всей округе стало известно, что арендаторы мистера Даффа, живущие на Глашгаре, пригрели у себя найдёныша, — причём одни считали его безобидным парнишкой, а другие утверждали, что бешенее создания просто не найти. Этот найдёныш помогал Роберту с овцами, Джанет — с коровой, но ни говорил ни слова ни по–английски, ни по–гэльски. Со временем в деревнях начали рассказывать странные истории о его похождениях, наделяя его сверхчеловеческой силой и сноровкой, но при этом говоря, что он слабоумный дурачок. Слухи эти росли и раздувались, особенно потому, что жители долины обожали всё таинственное и чудесное, и к концу второго года жизни Гибби на Глашгаре дети по всей округе считали его почти сверхъестественным существом, которое, как привидение, живёт на горе с незапамятных времён, и им казалось, что они сами слышали о нём чуть ли не с колыбели. И хотя они не знали о нём ничего плохого — только то, что он был совсем дикий, носил мохнатую шкуру, мог сделать такое, на что другие мальчишки ни за что бы не осмелились, и совсем не умел разговаривать, хотя овцы, собаки, коровы и даже горные животные прекрасно его понимали, — всего этого (вкупе с подозрительностью и боязливостью, присущими далеко не лучшей стороне их натуры) было достаточно, чтобы в представлении местных детишек фигура Гибби окуталась облаком священного страха, а самые робкие и те, кто был одарён особенно богатым воображением, при мысли о нём испытывали настоящий ужас. Поэтому когда вокруг ферм и крестьянских домишек начинали сгущаться сумерки, родителям стоило лишь раз пригрозить ребятишкам «глашгарским чёртом», и они, как перепуганные кролики, тут же улепётывали по домам.

Гибби, живущий в окружении человеческой любви и доброты, и подумать не мог, что над ним сгустились тучи глупых людских выдумок, до неузнаваемости исказив его лик, и теперь его смертельно боятся те, кого он готов был бы полюбить с первого взгляда и кому с радостью стал был служить. Пожалуй, больше всего его боялись дети егеря, потому что их дом стоял у самого склона той самой горы, на которой поселился «горный чёрт», возле моста, ведущего к железным воротам поместья Глашруах. Однажды свидетелем их страха стал сам лэрд. Он спросил, чего они так боятся, и его просвещённая душа снова возмутилась тому, с каким упорством тень суеверия всё ещё преследует его владения. Будь он хоть вполовину тем философом, каким мнил себя, он без труда рассудил бы, что слухи о мохнатом дикаре, бродящем по горе, совсем не обязательно порождены невежественными предрассудками (кстати, миссис МакФольп, объясняя лэрду испуг своих детей, рискнула сообщить ему только об этом, не приукрашивая рассказ жуткими подробностями). Но любое не вполне обычное происшествие было ненавистно душе Томаса Гэлбрайта, и если другому человеку случалось верить в то, что самому лэрду представлялось выдумкой, он немедленно отметал это как суеверие и предрассудки.

Лэрд немедленно переговорил с егерем, который, в свою очередь, пришёл в ужас от того, что дети так сильно уронили его честь и дали их милостивому хозяину повод для неудовольствия, — и поклялся, что и жена, и дети должны как следует поплатиться за свои глупости. Любой человек, любящий Гибби, отшатнулся бы, увидев лицо Ангуса в тот момент, когда лэрд высказывал ему своё негодование, но ни сам егерь, ни его хозяин не подозревали, что мерзкое отродье, чьё сомнительное существование породило весь этот скандал, было тем самым малышом, которого они когда–то так жестоко наказали, — а догадайся они об этом, Гибби бы точно не поздоровилось. В тот же самый день лэрд расспросил мистера Даффа о его арендаторах, живущих на Глашгаре, и тот уверил его, что во всём Гормгарнете на найдётся более почтенных и уважаемых людей.

Когда из рассказов Донала и жены Роберт узнал о том, что у Гибби есть и другие необыкновенные способности (кроме тех, что помогали ему так хорошо пасти овец), он начал потихоньку всё это обдумывать и спустя какое–то время спросил жену, не стоит ли им отослать Гибби в школу, если уж он так способен к учению. Джанет медлила с ответом. Она сказала, что подумает, и три дня мысленно спрашивала себя, как поступить лучше. «Зачем человеку знать что–то ещё кроме Нового Завета? — думала она. — Ведь жизнь была совсем пустой, пока я не начала понимать Его Благую весть, а теперь она не просто благая, а великая и чудесная! Но человек должен жить каждым словом, исходящим из уст Божьих, и всё, что есть на земле, вышло из Его уст, когда Он сказал: «Пусть будет то! Пусть будет это!» Всё, что истинно, сотворено Им, и чем больше мы о нём узнаем, тем лучше. Кроме того, разве я понимала бы хоть половину Нового Завета, если бы не пришлось столько всего испытать и узнать?»

— Ты прав, Роберт, — на третий день сказала она безо всяких предисловий. — Вон сколько на свете премудростей. Наверное, будь я сама поучёней, то лучше бы понимала, о чём говорит Господь. А нашему Гибби грех не учиться. Только вот возьмётся ли кто его учить, ведь он, бедняжка, ни слова сказать не может!

— Давай отпустим его на ферму, пасти вместе с Доналом, — ответил Роберт. — Донал знает больше нас с тобой и больше Гибби. Пусть сначала он научит его всему, что сам знает, а там увидим, что делать дальше.

— Что ж, — задумчиво протянула Джанет, — в этом толк будет, ничего не скажешь. Не хочется мне его отпускать — больше из–за тебя, Роберт, чем из–за меня — ну да ладно. Пусть идёт к Доналу. Только чтобы эти двое за своими книжками не проглядели коров, а то они всё поле хозяину сгубят!