Книга Земля оборотней - Анна Гурова

— Он мой суженый, — шмыгая носом, сказала Айникки.

— И вы не в близком родстве?

— Нет!

— Тогда я ничего не понимаю, — проворчал Карху и занялся зайчатиной.

Так началось их странствие. Шли на север напрямик через лес — причем Карху шагал с такой уверенностью, будто шел по одному ему известной незримой тропке (Айникки подозревала, что так оно и есть). А зима приближалась с каждым днем, дула в лицо снегом и ледяным ветром. Дней через пять разразился буран: намело столько снега, что девушка едва могла идти, вязла в глубоких сугробах. Волчий полушубок почти не грел, ноги мерзли в простых кожаных кенгах. Карху-то было хоть бы что.

— Ничего, потерпи, — сказал он. — Скоро дойдем до тайника, где я оставил лыжи.

Странный он был попутчик. Половины его речей Айникки не понимала вообще, да он и не желал этого. Видимо, он привык к одиночеству и разговаривал сам с собой. Впрочем, в основном Карху молчал. Ни разу он не сказал Айникки грубого слова и внимательно следил, чтобы она не слишком уставала, чтобы была сыта и чтобы спала в тепле. А когда она по ночам плакала, думая о родичах, гладил ее по голове, пока она снова не засыпала. Но Айникки едва ли назвала бы его добрым. Карху казался ей сродни самой зиме с ее страшными бурями и ослепительными солнечными днями, заморозками и оттепелями. Сейчас зима к ней милосердна — но что будет дальше? Куда он ведет ее и зачем? «Тебе некуда возвращаться, — разумно говорил он. — Звери уничтожили род Калева. Одна в лесу ты быстро умрешь. А со мной тебе бояться нечего». Айникки понимала: так оно и есть. Но все равно Карху не вызывал в ней никакого доверия. Может быть, потому, что она понемногу начинала его бояться.

Началось это после одного странного случая. Однажды Айникки проснулась посреди ночи, как будто что-то ее разбудило. Она высунула лицо из-за отворота просторной дохи Карху — и по его дыханию догадалась, что он тоже не спит. Небо было ясное, снег, разрисованный черными тенями, мерцал в свете луны. Одна из теней за деревом шагах в пяти от них шевельнулась — и Айникки вдруг поняла, что там кто-то есть, и он за ними наблюдает. Она пошевелилась и почувствовала, как рука попутчика сжала ее плечи. Карху призывал ее не двигаться. Девушка взглянула снизу вверх, ему в лицо: оно было спокойным, бледно-голубые глаза неподвижно смотрели на подозрительное дерево и на того, кто за ним скрывался. Понемногу Айникки стало страшно. За ними следило нечто очень плохое, опасное — и оно до сих пор не напало только потому, что само боялось Карху… Вдруг поляна потемнела, сияние снега угасло, как будто луну закрыло облако. На полянку наползала огромная, зловещая тень — словно кто-то подходил к ним со спины. Айникки не выдержала и обернулась, но позади никого не было. Зато с другой стороны раздался треск и скрип снега. Тот, кто подкрался с ним, удирал со всех ног. Он тоже испугался тени! Карху тихонько ухмыльнулся, закрыл глаза — и вскоре безмятежно уснул. Утром Айникки была почти уверена, что ей всё приснилось, пока она не заглянула за то дерево и не увидела там множество медвежьих следов.

— Видно, шатун, — равнодушно сказал Карху. Как будто и не он вызвал тень, которая прогнала опасного зверя.

Еще пара дней — и они добрались до тайника. Карху внезапно остановился у огромного сугроба, принюхался совершенно по-звериному. Потом он вдруг зарылся туда по самую макушку — и выудил наружу отличные саамские лыжи с широкими полозьями, подбитыми скользким тюленьим мехом. Их он отдал Айникки вместе с некоторыми теплыми вещами, которые она смогла подогнать по себе, а сам так и продолжал месить снег своими огромными унтами. Казалось, он не уставал вообще никогда.

Когда приходило время еды, Карху охотился — по-своему, по чародейски. Сначала Айникки думала, что звери — в основном зайцы — попадаются в силки, которые он незаметно для нее ставит по утрам. Но потом увидела, как звери сами выходят из леса, и догадалась, что они откликаются на его мысленный приказ. Они подползали к нему, почти не дыша, словно уже мертвые, и Карху мгновенно убивал их голыми руками. Умирали они быстро и легко, но Айникки почему-то было неприятно на это смотреть. Да и привкус у мяса потом был какой-то странный. Как-то она спросила, почему. Карху предположил, что это, должно быть, от ожидания смерти.

— У добычи всегда разный вкус — умерла ли она своей смертью, или была затравлена, или убита в честном бою, погибла ли мгновенно или долго мучилась в силках, — со знанием дела рассуждал он. — Душа-ис уже отлетела и ищет другое пристанище, — а мясо, видишь, всё запомнило…

Эти рассуждения навели Айникки на новую мысль, и она спросила, не райден ли Карху. Он усмехнулся и отрицательно покачал своей косматой головой. А потом долго думал о чем-то, словно вспоминая прошлое.

А на другой день приключилось нечто по-настоящему удивительное, наводящее на самые серьезные размышления.

Начать с того, что они взобрались на здоровенный ледниковый валун, и Карху показал ей вдалеке нечто, напоминающее далекие облака, стеной застилающие горизонт.

— Это же горы! — пояснил он, отвечая на ее удивленный взгляд. — Снежные вершины Врат Похъёлы, глупая!

— Там уже Похъёла? Так близко?!

Карху снова ухмыльнулся.

— За горами — Внутренняя Похъёла. А границу Внешней Похъёлы мы перейдем сегодня или завтра. Меня только одно удивляет, — пробормотал он, обращаясь уже не к Айникки, а к себе, — почему я не слышу зова пограничного идола? Ну ладно я — все равно он на меня не действует. Но неужели ты ничего не слышишь?

— Что именно?

— Ну, некий голос, который подсказывает тебе, что надо идти сюда, а не туда?

— Нет…

— Очень странно.

К полудню их путь пересек глубокий овраг с отвесными стенками. Ближайшая стенка весьма кстати осыпалась, так что Айникки съехала вниз, как по горке, и даже весело взвизгнула, когда Карху поймал ее, не дав врезаться в противоположную стену. Овраг, петляя, вел на север, дно его оказалось удобным и ровным. Айникки могла бы скользить на лыжах гораздо быстрее, но чародей почему-то строго запретил его обгонять. Вскоре им попался подъем. Пока Айникки бочком забиралась наверх, Карху взлетел на пригорок в три прыжка и сразу понял, почему на сей раз никто не пытался сбить его с пути.

— Вот так новости, — пробормотал он, обходя по кругу сторожевое идолище Калмы.

Идол был мертв. Карху вспомнил, как он проходил мимо него, направляясь в земли карьяла, как с уважением разглядывал черное крылатое чудовище, нависшее над тропой. Оно ничем ему не угрожало, но он прекрасно понимал, в какой ужас способен повергнуть смертных взгляд Калмы. А теперь эти глаза ослепли. Да и само чудище уже не казалось не только страшным, но даже искусно сделанным. Грубо обработанный камень, тонкие лапки, едва намеченные парой бороздок, дырочки глаз и пятна птичьего помета на лягушачьей голове…

Что могло случиться в Похъёле за время его отсутствия? Чтобы тунов покинула милость Калмы… даже представить трудно, как они должны были ее оскорбить. «Доберусь до дома, свяжусь с Лоухи, — решил он. — Просто ради интереса. Меня-то это никак не касается…»