Книга Скорпионы в собственном соку - Хуан Бас

Не важно, что я уже не вижу смысла в мести, я хочу все довести до конца.

Кроме того, если поразмыслить хорошенько, этот, последний – несомненно, один из худших, коррумпированный гад и карьерист; все люди его породы обычно таковыми бывают.

Это жирная рыбка из НПБ, с годами занимавшая все более высокие посты во власти.

Я сам тоже решил погибнуть, устраняя его, и мимоходом заодно прихватить с собой и нескольких наиболее выдающихся уродов.

Вам это кажется варварством?

Не забывайте, что я безумен, я ни на минуту не переставал быть таким.

Что касается моего намерения умереть вместе со своими жертвами, то это не такое уж значимое событие. Вы помните тот приступ боли, который случился со мной у дверей «Твинз» в ту ночь, когда мы наведывались в «Адскую кухню»? У меня цирроз печени на последней стадии, мне остается жить очень мало. Тот медный цвет, что вам так нравится в моем лице, вызван не кокетством и не ультрафиолетовыми лучами, а моей истощенной печенью.

Я собираюсь убить в «Гуггенхайме» леендакари[130]Иона Андера Чорибуру.

Часть третьяЗапойный угольщик в «Гуггенхайме»

Euskal Herrico ohianetan Olentzero deritzon ikazkin zahar bat bizi dab ere As-totxoarekin. Gabon egunez, urtero, opariak banatzen dizkie bere abestia kantatzen dioten haurrei. Baina gustiz herabetia denez, inorki ikusteik ez du nahi izaten.[131]

Оленцеро. Детская сказка. Рождественский подарок от Бильбао Бискайя Куча

1

Я даже не выключил компьютер и не вынул дискету, не было времени. Как я глуп, что не догадался: пятой жертвой должен стать леендакари; это по всем признакам было яснее, чем сексуальная жизнь Тинтина.

Я стал лихорадочно соображать, что будет быстрее и что эффективнее. Быстрее, конечно, позвонить в музей, но эффективнее пойти туда самому. По телефону меня могут не послушать, принять за сумасшедшего.

Так что я выбежал из «Карты полушарий» и кинулся к площади Сабалбуру, к ближайшей стоянке такси.

Из-за суеты с рождественскими праздниками не было ни одного. Я подождал минутку и позвонил по мобильному на ближайшую станцию вызова такси; оба номера были заняты.

Я начал свою решительную гонку в ритме между легким шагом и короткой рысцой. Не знаю точного расстояния, отделявшего меня от «Гуггенхайма»; по моим подсчетам, что-то около двух или трех километров – настоящий марафон для жалких легких человека, который, как говорил Бернард Шоу, практиковал только один род физических упражнений: ходил пешком за гробом на похоронах друзей-спортсменов.

Я преодолел не больше пятисот метров, и уже началось покалывание в боку; мне пришлось остановиться и перевести дух. Три четверти бутылки «Гленморанжи» и целая пачка «Бэнсон и Хэджес» оказали мне медвежью услугу.

Я должен был показать себя достойным свалившихся на меня обстоятельств и сделать огромное усилие, мгновенно превратиться в Затопека.[132]

Я снова продолжил свой бег.

Одно дело – что я не стал выдавать Астигаррагу прежде, чем закончил чтение его исповеди, и другое, совсем другое – не предотвратить всеми возможными способами убийства или, скорее, кровавой бойни, – ведь мы помним, что дегустатор Франко заявил о своем намерении захватить с собой еще несколько человек помимо леендакари.

Было очевидно, какой способ он выбрал для своего покушения – бомбу. Несомненно, телега с бочкой скрывала в себе взрывчатку. Я не имел ни малейшего представления о том, как он исхитрился достать нужное вещество и поместить его в бочку, но, судя по изворотливости, проявленной в остальных убийствах, и учитывая военную подготовку, полученную им в Алжире, это тоже меня не удивляло.

Трогательная жертва, человек безнадежно больной циррозом, был Оленцеро-бомбой-камикадзе.

Я посмотрел на часы: без пяти девять.

Посмотрим.

Он выехал из «Карты полушарий» около половины седьмого. Он собирался проделать свой путь очень медленно и отчасти кругами, раздавая повсюду конфеты и marron glacй, чтобы приехать в «Гуггенхайм» около девяти, через полчаса после начала банкета.

Я проклял два бесценных часа, потерянных на чтение всех его безумных разглагольствований, однако я все еще мог прийти туда вовремя. Хоть я и задыхался, как собака, брошенная в Сахаре, – многочисленные пешеходы смотрели на меня и делали такое лицо, словно столкнулись с бандитом, – я побежал еще немного быстрее. Боль в боку мучила меня еще сильнее, чем мысль о неизбежном упадке «Карты полушарий».

В три минуты десятого я с трудом спускался по широким ступеням музея, по которым приходится сходить, словно прихрамывая. Мне не пришло в голову проникнуть в здание через пандус, предназначенный для въезда машин.

Я пришел.

Гости продолжали входить в музей, не заметно было ничего необычного, по крайней мере отсюда.

Может быть, я даже пришел раньше, чем он.

В дверях я толкнул какую-то пару, чтобы они пропустили меня, – думаю, это был Рохелио Итурригори, председатель финансовой инспекции, вместе со своей супругой, – я оттолкнул в сторону девушку-администратора, просившую меня предъявить приглашение.

Он был там! Асти проехал по внутреннему двору и в этот момент двигался на своей телеге, запряженной ослом, по большому залу без колонн, где было самое сердце вечеринки, – гости приветствовали его овацией. Я увидел, как леендакари Чорибуру приближается к нему, чтобы поприветствовать!

Я перепрыгнул заграждение на входе, умудрившись не проломить себе башку, и закричал так, как никогда в своей жизни не кричал, – за секунду до того, как горилла-охранник повалил меня, словно игрока в регби.

– Осторожно! У Оленцеро бомба!

В результате падения мой мобильник в форме арумбайского фетиша выпал из кармана пиджака и пролетел несколько метров по полу, оказавшись в конце концов под ботинком гориллы с лицом Стивена Сигала, тоже устремившейся ко мне.

Люди, окружавшие Оленцеро плотным кольцом, отпрянули, открывая пространство, с быстротой, с какой пестрая стая птиц теряет свой правильный строй перед нападением орла.

Телохранители леендакари окружили своего босса и в мгновение ока увели его.

По крайней мере дюжина пистолетов целилась в Асти и в меня.

Лежа на полу, обездвиженный гориллами, я снова закричал: