Книга Возвращение из мрака - Анатолий Афанасьев

– Давай, милый, за наше знакомство.

– Я не пью, – улыбнулся Камил. – Только сок.

– Как, вообще не пьешь?

– Вообще. Но ты не стесняйся, пей.

Она не собиралась стесняться, с печальным вздохом осушила чашку и тут же, не закусывая, налила вторую.

– Наверное, и не куришь, да?

– Не курю.

– Твоя вера не позволяет?

– Не только вера… – в подробности он вдаваться не стал. Приготовил себе бутерброд с икрой, отпил сок прямо из пакета.

Поневоле залюбовался женщиной. После водки ее глаза влажно заблестели, пышная грудь колыхалась при каждом движении, она то и дело облизывала губы. Чуть помешкав, выпила вторую чашку, блаженно потянулась.

– Ах, как хорошо… Спасибо, милый… можно мне закурить?

Заискивающая интонация не могла его обмануть, женщина наощупь, профессионально искала путь к его сердцу.

– Зачем спрашивать, Тома. Ты здесь хозяйка.

– Если не любишь, когда женщины курят, не буду. Добродушная улыбка не сходила с его лица.

– Я еще не знаю, что люблю, а что нет. Жил далеко, в глуши, там женщины были другие.

– На зоне?! – в деланном испуге всплеснула руками. – За что же тебя? Непохож на бандита.

– На той зоне, откуда бежать неохота. – Пора было уходить, но он отчего-то медлил. Сумеречная истома сводила грудь. Он знал, что с ним происходит. Это называлось на человеческом языке вожделением, похотью. Немного оголодал в горах, готов взять первую подвернувшуюся под руку самку. Наверное, это стыдно, но так сладко плавать в этой истоме, словно в блескучих, теплых волнах. Сбросить одурь легко, но зачем?

Тамара уже опрокинула третью чашку, но не опьянела. Напротив, в глазах засветился ум и веселая усмешка. Она вся окуталась сигаретным дымом, который серыми всполохами утягивался в открытую форточку. К еде не притрагивалась, только отгрызла бочок у яблока.

– Правда хочешь, чтобы рассказала?

– Только без вранья.

– Без вранья бабы не умеют… А что хочешь знать?

– Есть ли у тебя душа.

История ее оказалась незатейливой – и короче комариного писка. Приехала в Москву на заработки из небольшого среднерусского городка Камышина, где отработала в школе год после окончания педагогического института. Она никогда не уехала бы оттуда по доброй воле: ей нравилось учить маленьких детишек читать и писать, нравилось глядеть в их наивные, полуголодные глаза и мечтать, как с ее помощью из них вырастут прекрасные, добрые люди. Обстоятельства вынудили. Городок Камышин, ее малая родина, конечно, не избежал нашествия реформаторов: к девяносто шестому году от него остались рожки да ножки: пустые, разбитые тротуары, шопы с западной гнилью и – центр культурной жизни – огромная рыночная площадь, где тороватые кавказцы держали цены на уровне мировых стандартов. Мужчины спились поголовно, женщины богохульствовали, поколение «пепси» купалось в пиве, покуривало травку, кололось и сбивалось во враждующие между собой стаи. Жить стало невмоготу, и помирать было неохота. Но все еще было ничего, терпимо, пока пятидесятилетнего батяню, главного добытчика семьи, не разбил паралич. Аккурат в тот день, когда россияне в очередной раз проголосовали сердцем за беспалого дуролома, он накушался сверх меры паленой водки и сломался. Положили батяню в городскую больничку – и через три месяца он начал шевелить правой рукой и подмигивать левым глазом. Врач сказал, надежда на выздоровление есть, но для того чтобы вернуть ему хотя бы положение прямосидящего, понадобятся тысячи долларов, при ее школьной зарплате в шестьсот рублей батяня был обречен. Матушка не работала нигде с тех пор, как ткацкую фабрику, где подкармливалось большинство местных женщин, приватизировал некто Арам Гуцуевич Бене и переоборудовал в увеселительный центр для туристов. Кстати, увеселительный центр тоже вскоре прогорел, никаких туристов в Камышине отродясь не водилось. Самого Бенса на фронтах Камышинского бизнеса потеснил более удачливый рыночник-демократ Роберт Азерьянович Ушкуй-Валдаев, крутой патриот центристского замеса, бывший партиец, который с блеском провел предвыборную кампанию, протолкнув себя в мэры. Арама Гуцуевича прижучили на даче взятки должностному лицу, от которой тот отпирался до последнего, но когда его арестовали и он просидел трое суток в общей камере, то признался и во взятке, и в том, что никогда не платил налоги, и даже в том, что организовал покушение на обувного короля Фернандеса Сатаникина, недавно погибшего при загадочных обстоятельствах, якобы от несварения желудка. Дело против Бенса почти довели до суда, но потом Роберт Азерьянович вдруг смилостивился (на чем они поладили, можно только гадать) и дал ему вольную. Осунувшегося, с переломленными ребрами и с выбитым глазом, местного олигарха посадили в самолет и транзитом, через Петербург, вывезли в Швейцарию. Целый год о нем не было ни слуху ни духу, потом его след обнаружился во Франции, откуда он повел непримиримую борьбу с узурпатором Ушкуй-Валдаевым. Выступал с ужасными обвинениями на радиостанции «Свобода», печатал срамные разоблачительные статьи в вездесущем «Московском демократе», а также его конфиденциалы подбрасывали прельстительные письма в почтовые ящики камышинцев, призывая к свержению незаконной власти Ушкуй-Валдаева. На месте ткацкой фабрики и увеселительного центра теперь раскинулся необъятный пустырь, где впоследствии предполагалось оборудовать могильник для радиоактивных отходов. Новый мэр не раз публично клялся президентом Путиным, что если выгорит контракт, то каждый гражданин Камышина получит солидное единовременное пособие в размере пятисот рублей и наконец-то достаток постучится в разрушенные дома.

После сурового медицинского приговора Тамара с матерью проревели две ночи подряд и пришли к единому мнению, что пора доченьке собираться на промысел в Москву. Обе были уверены, что при ее внешних данных и знании английского языка, удача ей улыбнется, да и не было другого выхода.

Камил внимательно выслушал печальную повесть, успев прожевать еще пару бутербродов, участливо спросил:

– И как сейчас здоровье батюшки?

Оказалось, батюшка давно помер, причем тоже при несуразных обстоятельствах. Обосновавшись в Москве, Тамара вскоре отправила домой посылку с самыми лучшими импортными лекарствами, и посылала деньжат, чтобы мать наняла квалифицированную сиделку, все это возымело действие. Батяня начал поправляться, самостоятельно спускался на горшок, но, видно, что-то необратимо повредилось у него в голове. Едва первый раз встал на ноги и добрался до кухни, как тут же извлек из захоронки (скважина а умывальником) заначенную еще до инсульта бутылку той же самой паленки и единым махом выдул ее из горлышка. Жил после этого ровно три часа…

– Несладко тебе пришлось, – посочувствовал Камил. – Однако бывает и хуже. Зато в Москве вроде все наладилось, да?

– По крайней мере, чувствую себя человеком, – с горестью ответила женщина. – Не побираюсь, матери помогаю. В рынок вписалась. А что не все мечты сбылись, так у кого они сбываются? Да и что такое женские мечты – глупость, пошлость и больше ничего.