Книга Стимпанк - Пол Ди Филиппо

– Ах ты лживый прохвост! Постыдился бы! Куда тебе до твоего папы!

Вид у Костюшко стал изумленный.

– Вы знали моего отца?

– Ей-ей, а то мы не сражались с ним бок о бок в Саратоге?!

– Сколько вам лет?

– Сто двадцать восемь, и я еще могу поколотить такого мальчонку, как ты!

Костюшко опустил бомбу с трещащим фитилем. В глазах у него стояли слезы.

– Я за всю жизнь папу всего два-три раза и видел. Он всегда где-то сражался. Мы с мамой очень без него скучали. Встретить того, кто правда его знал…

Стормфилд незаметно подобрался к плачущему анархисту и обнял его за плечи:

– Ну же, ну же, дружок…

– Ради бога, – крикнул Агассис, – погасите кто-нибудь бомбу!

Но не успел никто откликнуться на его слова, как раздался новый шум.

За кормой марблхедского судна вода забурлила и вздыбилась.

– Неужели еще один подводный корабль! – застонал Агассис.

Каково бы ни было божество, которое стремился призвать Т'гузери, сейчас оно сочло уместным исполнить желание Агассиса. Причиной возмущения вод была не подводная машина. Во всяком случае, не сотворенная людьми.

Из воды поднялась голова размером с паровоз. Была она с покатым лбом и обтянута лоснящейся крапчатой кожей. Глаза размером с колеса телеги. Из открытых челюстей свисали водоросли.

За головой возникла шея – толстая, как коринфская колона Центральной Конгрегационалистской церкви на Уинтер-стрит. Шея вознесла голову высоко в ночное небо, пока она не закачалась там, точно птица на верхушке соборного шпиля.

За шеей последовало покрытое ракушечником тело вдвое длиннее «США Бибба».

Немногие уцелевшие Таинственные – включая Т'гузери, который извивался в лапах крепкого матроса, – принялись распевать имя страшного существа:

– Дагон! Дагон! Дагон!

В 1796 году, еще до рождения Агассиса, его ментора Жоржа Кювье попросили спуститься в гипсовый рудник на Монмартре. Рабочие раскопали там кости такого размера, что они могли принадлежать лишь существу, ростом много больше любого ныне живущего слона. Осмотрев находку, Кювье объявил, что это кости ископаемого животного, погибшего в результате природной катастрофы. В следующие пять лет его призывали обследовать много других окаменелостей, включая гигантские маастрихтские челюсти, привезенные из Германии армией революционной Франции.

В бытность свою учеником Кювье Агассис и сам видел немало таких пыльных костей.

И потому хладнокровный швейцарский натуралист первым узнал нависшее над ними существо, хотя его скелет и был одет мясистой плотью и чешуйчатой кожей.

– Это не сверхъестественное чудовище, друзья! Это всего лишь вымерший морской ящер, ихтиозавр!

– Я бы шказатъ, он не слишком-то фымер, – слабо пробормотал Цезарь.

Капитан Дэвис присоединил свой голос к Агассису:

– Стреляйте по нему изо всего, что у вас есть, ребята! С «Бибба» загремели пушки. Взлетел в ночь бьющий без промаха гарпун Мелвилла. Град стрел посыпался из лука вождя Каймановая Черепаха. Эхом отдавались выстрелы из десятков пистолетов. И наконец бомба Костюшко, описав высокую дугу, бессильно взорвалась у шеи чудовища.

Эта атака подействовала на ихтиозавра не более чем град горошин. Он только водил взад-вперед головой на огромной шее, что-то выискивая.

Тут из толпы выступил Мориц.

– Вам, империалистам, ничего, кроме силы, не ведомо. Дайте мне попробовать с ним договориться! Эгей, создание! Я представляю пролетариат…

Привлеченный, по всей видимости, скулежем социалиста ихтиозавр опустил голову, чтобы присмотреться к нему поближе.

– Видите…

В мгновение ока чудовище проглотило Морица Дезора.

Остальные застыли. В пораженном молчании они ждали, что вот-вот ихтиозавр пожрет всех, разобьет хвостом их корабль или и то, и другое разом.

Из задних рядов к морскому ящеру протолкалась Дотти. В поднятой руке она держала фетиш.

– Уходи, уходи, Дагон! Чтутлу приказывает тебе! Назад, в твои бездонные глубины! Усни на грядущие зоны!

Чудовище отпрянуло, точно напуганный щенок. Потом нырнуло, подняв такую волну, что она закачала и едва не потопила оба корабля. Люди повалились на палубу, как кегли.

Корабли перестали качаться, и все медленно поднялись на ноги. Прошло несколько мгновений, прежде чем до них дошло, что небо их пощадило. Но когда они это поняли, то огласили палубу звонкими криками радости.

– Гип-гип-ура готтентотке! Трижды ура Дотти! Ура-ура-ура!

Бывалые матросы плакали. Догберри обнимал вождя Каймановая Черепаха. Пуртале, Буркхардт, Жирар и Сон-рель, взявшись за руки, задирали колени на манер танцорок из мюзик-холла. Костюшко и Стормфилд отплясывали джигу. Цезарь обнял скромно улыбающуюся Дотти, которая прижимала к груди чудом оставшийся невредимым фетиш.

Тут появилась Лиззи и бросилась в объятия Агассиса.

– О, Луи! Вы были великолепны!

И она принялась целовать его снова и снова. Подошел Эдвард Дезор. Он один остался безучастен ко всеобщей радости. Агассису он деревянно сказал:

– Вы, и только вы, в ответе за смерть моего кузена. Вы поплатитесь за это, Агасс. Да, вы поплатитесь.

Поддернув спадающие панталоны, Агассис приготовился срезать наглеца холодной отповедью. И остановился. Просто не нашел в себе сил беспокоиться из-за угрозы Дезора. Конечно, этот человек может причинить ему неприятности. Но что они в сравнении с тяжким испытанием, которому он подвергся. Он обнимает свою будущую жену, он обрел знание о Космогоническом Локусе, теперь его будущее – и будущее креационизма – представлялось в самом радужном свете.

Но Агассис не мог предвидеть, что уже тогда человек по имени Чарльз Дарвин работал над книгой под названием «О происхождении видов», книгой, которая навечно свяжет человека с животным, впряжет в одну упряжку белых и черных и заменит возлюбленный креационизм Агассиса отвратительной идеей, называемой «эволюция», а самого Агассиса превратит к преклонным его годам в раздражительную, устарелую и всеми осмеянную окаменелость.

Если уж на то пошло, Агассис не смог даже предсказать события собственной брачной ночи, 25 апреля 1850 года, когда его застенчивая вторая жена повернулась к нему и сказала:

– У меня, Луи… у меня есть небольшое отклонение по женской части, о котором вас следует знать.

– Вздор, дорогая Лиззи. Вы само совершенство.

– Нет, дорогой, я немного отличаюсь от большинства женщин. У меня есть один врожденный недостаток. Как он называется, я узнала всего несколько лет назад. И мне так стыдно назвать его расхожим словом. Быть может, если бы я прошептала по-латыни…