Книга Бизнес - Иэн Бэнкс

Здесь двери запирались на замок. На полу лежал ковер. Чехол для костюмов висел в необъятном платяном шкафу. Рамы трехстворчатого окна были тщательно заклеены. Под окном обнаружилась батарея; ее трубы уходили вниз, исчезая в аккуратно прорезанных отверстиях. Кровать радовала своей шириной и нормальными подушками. Обезьянка-нэцке стояла на ночном столике, рядом с моим карманным фонариком. Компьютер и телефон лежали на небольшом письменном столе, над которым висело зеркало. Сквозь открытую дверь виднелась кафельная стена ванной комнаты с душем и (о чудо!) биде. При этом, заметьте, телевизору места не нашлось.

Маленькая горничная поклонилась и вышла, не прерывая своего монолога.

Рядом с телефоном лежала визитная карточка. Наутро со мной хотел встретиться Джошуа Левитсен, почетный консул Соединенных Штатов: он предлагал вместе позавтракать в чайной «Божественный промысел» в восемь часов.

Я подошла к окну. Этажом выше, но вид тот же самый. В комнате было жарко; от батареи поднимался поток теплого воздуха. Я выключила ее и чуть-чуть приоткрыла тяжелую оконную раму.

В моей электронной почте обнаружилось жалобное послание от Дуайта Литтона, напоминавшее, что я обещала быть на бродвейской премьере его пьесы. Отвечать я не стала.

Ну, как ты там?

А что, эта твоя фраза на всех девушек производит впечатление?

Говорят, да. Точно не знаю. Ну, уж не на всех, Стивен.

Как тебе нравится Шангри-Ла?

Супер.

Подумываешь остаться?

Об этом рано говорить. Сегодня видела королеву: колоритная личность. Потом расскажу; не поверишь. Во дворце меня переселили из спартанской, но экзотической спальни в другую комнату — такое ощущение, что всю обстановку целиком уволокли из стандартной гостиницы. А у тебя как дела?

Отлично. Разрабатываю планы реструктуризации для двух биохимических гигантов. Еще участвую (в основном, по эл. почте) в дискуссиях по радиоактивным осадкам. Дома сижу с киндерами: Эмма поехала к школьной подруге в Бостон… Эй! Кейт! Ты еще здесь?

Извини. Извини, что не отвечала. Комп глючит. Пришлось перезагрузиться.

Я проснулась; опять стало тяжело дышать. Где это я? И где была прежде?

Даже не помню, что тогда произошло: то ли услышала о себе что-то обидное, то ли с кем-то поссорилась, то ли больно ушиблась. Помню только, что побежала жаловаться миссис Тэлман — и нашла весьма сомнительное утешение.

Она меня обняла. Я рыдала у нее на груди. Наверное, блузка, на которую текли мои слезы, стоила целое состояние, но тогда я еще не красила ресницы, так что следы моей досады и злости очень скоро высохли, не оставив отметин.

Дело было в Веви, в том отеле, где всегда останавливалась миссис Тэлман, приезжая ко мне в Международную школу. Где-то в ночи раскинулось Женевское озеро; его гладь, усыпанная белыми точками, виднелась в лунном свете сквозь пелену холодного ливня, пришедшего с гор. Мне было лет четырнадцать-пятнадцать. Тот возраст, когда еще хочешь, чтобы кто-то тебя приголубил и утешил, но уже стесняешься и даже стыдишься этой слабости. От миссис Тэлман пахло теми же экзотическими духами, запах которых витал в ее машине шесть лет назад.

— Это же несправедливо!

— В жизни вообще не бывает справедливости, Катрин.

— Вы всегда так говорите.

— Когда это перестанет быть правдой, я не буду так говорить.

— Но должно же быть по справедливости!

— Конечно, должно.

— Тогда почему не бывает?

— А почему не все живут во дворцах, почему нужно ходить на работу? Почему нельзя все время веселиться и никогда не плакать?

— Откуда я знаю! — ответила я с вызовом. (Мне было не привыкать защищаться словами) — Почему?

Миссис Тэлман улыбнулась и протянула мне носовой платок.

— Есть две школы мысли.

Я демонстративно закатила глаза. Не обращая на это внимания, она продолжала:

— Одни говорят, что у нас вообще не может быть ни настоящей справедливости, ни правды, ни счастья, что мы обречены всю жизнь работать. Что мы грешники и поэтому ничего лучшего не заслуживаем. Однако если мы будем послушными, то сможем достичь абсолютного и вечного счастья, но только после смерти. Это одна точка зрения. Другая гласит: если хорошенько постараться, то можно приблизиться к достижению своей цели уже в этой жизни, пусть даже окончательные свершения ждут нас только после смерти… Мне по душе вторая точка зрения, хотя я допускаю, что могу ошибаться. Но пока, Катрин, ты должна понять: мир несправедлив, он не обязан тебя нежить и даже щадить; нельзя рассчитывать, что счастье само придет к тебе в руки; иногда мир будет казаться безумным и злым… Если по отношению к тебе или твоим близким кто-то проявит благосклонность, доброту, щедрость, любовь — цени это; радуйся всему хорошему, даже самой малости, и помни, что так будет не всегда. Благосклонность, доброта, щедрость и любовь встречаются очень редко; когда с ними соприкоснешься — не проходи мимо.

— Я просто не понимаю, почему люди вредничают.

— Катрин, ты же не святая — должна понимать.

— А я не понимаю!

— Хочешь сказать, что сама никогда не вредничала? Никого не дразнила, со всеми обращалась по-доброму, никогда не злорадствовала, если у тех, кто тебе не нравится, случались неудачи? Или ты мне сейчас скажешь, что тебе все нравятся?

— Но они первые начинают!

— У них, вероятно, есть на то причины. Ты — большая умница. А некоторые не любят умных — считают, что те слишком много о себе воображают.

— А чем плохо быть умной? — возмутилась я.

— Человеку неумному всегда будет казаться, что умные задирают нос или хотят выставить его дураком. Это все равно что силачу хвалиться своей силой.

— Мне-то что, силач он или слабак! Пусть хвалится, сколько влезет, мне-то какое дело?

— Так ведь ты умная.

— Но это не!.. — на этот раз я не сказала «несправедливо». Скомкав платок, который дала мне миссис Тэлман, я опять прижалась щекой к ее груди. — Это неправильно, — всхлипнула я.

— С их точки зрения, это правильно. — Она баюкала меня и гладила по спине. — А остальное не имеет значения. В своих глазах люди почти всегда правы.

Я нащупала ночной столик. Это Тулан, город Тун, королевский дворец. Найдя обезьянку, я повертела ее в пальцах.

Во сне старая королева привиделась мне как нечто среднее между демонами-воинами, сторожившими ее опочивальню, и обезьянкой-нэцке, сторожившей мою постель. Откуда-то из подсознания выплыли образы сторожевых обезьян — наверно, почерпнутые из «Волшебника страны Оз», но весь сон был таким смутным и неясным, будто пришел из другого мира. Во сне меня заперли в темном, холодном дворце, высеченном в толще горы. Там было дымно; я спотыкалась и никак не могла найти королеву, а потом за мной началась погоня — по задымленным покоям дворца за мной гналось… нечто. Множество каких-то существ. Я слышала их шепот, но не могла разобрать ни единого слова, потому что кто-то вырвал у них половину зубов. Вырванные зубы, сложенные в маленькие мешочки, щелкали и гремели, создавая тревожный аккомпанемент шепелявым речам.