Книга Ох уж эта Люся - Татьяна Булатова

– Сергевна – человек, – с чувством изрекала Марфа Егоровна себе под нос. – Только худа больно: кожа да кости!

Именно такое отражение Люся видела в зеркале два раза в день. Ее худоба была несанкционированным ответом сухояровской гипертонии. Петрова тосковала и не спала ночами. По утрам Жебет пенял бывшей супруге, что та всю ночь возится и мешает его полноценному отдыху.

– Извини, – кивала головой Люся, утратившая все силы к сопротивлению. Через минуту, словно что-то вспомнила, спрашивала бывшего мужа:

– Мне никто не звонил?

– Ни-кто, – с чувством выполненного долга отвечал Павлик.

А Петрова ждала. Ждала встречи с Сухояровым. Но прежде чем эта встреча состоялась, принятого недавно на службу бывшего педиатра в разгар рабочего дня пригласили к телефону в отдел кадров. Ни о чем не подозревавшая Люся взяла трубку и в секунду срослась с нею.

– Здравствуй…

Петрова молчала.

– Ты меня слышишь?.. Что ты молчишь?.. – метался на том конце провода измученный разлукой Кирилл Александрович. – Люся, прости меня. Жизни не стало. Все из рук валится, – жаловался начмед молчаливой Петровой. – Давление двести. Возвращайся, а?

– Когда? – хрипло выдавила Люся.

– Сегодня. Сейчас. Через пять минут я буду ждать тебя в городском парке напротив работы.

– Твоей? – уточнила Петрова.

– Твоей, – поправил Кирилл Александрович и повесил трубку.

Весь следующий год каждую неделю с понедельника по пятницу Люся выбегала со станции во время обеденного перерыва и сломя голову неслась в сторону городского парка.

– Куда-а-а-а?! Сергевна! Дождь! – пыталась предотвратить побег теть Марфа.

– Я быстро, Марфа Егоровна, – бросала на ходу Петрова и ныряла под дождь.

– Тю-ю-ю-ю, хворостина оглашенная, – разумеется, себе под нос ворчала гардеробщица, чувствовавшая ответственность за петровскую жизнь.

Оглашенная же порхала, невзирая на крутые метеорологические виражи. Парил и Сухояров, забывший про давление и осторожность.

Жена его собирала семейные советы, на которые Кирилл Александрович не являлся, ссылаясь на неожиданные командировки в район.

Дочери тосковали по матери, Светка перемежала жалобы с угрозами. И только Роза, посвященная в перипетии романа, проникновенно спрашивала, глядя в сиявшие материнские глаза:

– Ты счастлива, мамочка?

Мамочка не удостаивала ответом пребывающую в таком же нелегальном романе дочь.

«Счастья много не бывает», – думал Сухояров в момент, когда была объявлена Вторая кампания по спасению семьи. Уже готовый к очередным испытаниям, Кирилл Александрович вынашивал стратегический сценарий по резервированию отношений с возлюбленной. «Вре-мен-но, вре-мен-но», – успокаивал он себя, хотя воображал, что ведет подготовительную работу с Петровой. Та не сопротивлялась – из-за известных обстоятельств улетела в Одессу.

– Так что же все-таки случилось? – вытирая испарину, продолжал допрос Сухояров.

– Мне перестало это быть интересным.

– Ты меня разлюбила?

– При чем тут это? – сопротивлялась Петрова, не поднимая на Кирилла Александровича глаз.

– Как при чем? Мы уже столько лет вместе! И вдруг ты исчезаешь. Улетаешь в Одессу. И все только потому, что я попросил расстаться на время. На вре-мя, а не нав-сег-да.

– Подожди, – возразила Люся. – Ты хочешь, чтобы я подчинила свою жизнь ритмам твоего семейства?

– Этого не нужно делать. Дети уже взрослые.

Тут Петрову прорвало:

– На мне не нужно было жениться!

– Ты это уже однажды говорила.

– Хорошо, говорила. Пусть. В меня не нужно было вкладываться! – продолжала Люся. – Со мной не нужно было жить одним домом. Мы могли просто доставлять друг другу радость.

– А разве было по-другому?

– Да. Но радости много не бывает. Она «вре-мен-на» (Люся передразнила Сухоярова).

– Но раньше же тебя это устраивало?

– Устраивало, – Петрова помолчала. – Приходила твоя жена.

– Ли-и-и-да? – обомлел Кирилл Александрович.

– Да. Лидия Семеновна.

– И что?

– Просила отпустить тебя. Ни в чем не обвиняла. Жаловалась на одиночество.

– А ты? Пообещала?

– Я не пообещала. Я дала слово.

– Пожалела, значит?

– Я поняла ее. У нас обеих незавидное положение – мы обе любим одного и того же мужчину. Просто у нее на тебя прав больше. Я не буду бороться.

– А мужчину вы спросить не решились?

– А зачем? – Люся прищурилась. – Все и так известно. Мне ты скажешь – «временно», ей – «попробуем еще раз».

Начмед усмехнулся:

– Я понял.

– Я в этом и не сомневалась, – улыбнулась Петрова, хотя жаждала услышать нечто другое.

– А что другое вы хотели бы услышать?

– Ну, знаешь, как обычно: «не уходи», «я без тебя пропаду», «дай мне шанс» и все такое.

– Как я понимаю, ничего из цитируемого не прозвучало?

– Даже близко.

– В общем, расстались?

– Расстались.

– И продолжения не было?

– Так много «продолжений» не бывает. И вообще, потом все пошло наперекосяк.

«Наперекосяк» состоял в следующем: через месяц после злополучного разговора в городском саду у Сухоярова случился инсульт. Отмерив положенный срок, врачи объявили Лидии Семеновне, что теперь все зависит от ухода. Впрочем, как бывшему медработнику, ей об этом можно было и не говорить.

К излету года к бывшему начмеду частично вернулась речь, но с кровати он так и не встал. «Ли-и-и-да!» – протяжно выл Кирилл Александрович, требуя, чтобы жена-сиделка не отлучалась ни на минуту. И Лидия Семеновна бежала на зов, зная, что, как только она возьмет его за руку, муж, заглядывая ей в глаза, ласково спросит: «Лю-ю-ся? Ты пришла?»

Петрова и правда приходила в дом к Сухояровым несколько раз. Не по личной инициативе, а по просьбе самой Лидии Семеновны. Уж очень хотелось верить, что встреча с бывшей любовницей станет толчком к выздоровлению Кирилла Александровича. Но не тут-то было. Сухояров не понимал, кто перед ним. Перекошенным ртом начмед изрыгал нечленораздельное приветствие – особенно трудно ему давались сонорные, – а потом начинал безудержно плакать, и бедная голова его каталась по подушке из стороны в сторону.

В одну из таких встреч Лидия Семеновна треснувшим голосом, прислонившись к косяку, сказала Петровой:

– Я перед ним виновата. Нужно было отпустить. К вам. Был бы счастлив. Все лучше, чем так, – кивнула головой в сторону Сухоярова. – Не смогла. Вот теперь расплачиваюсь. И он страдает. – Помолчала какое-то время: – Простите меня, Людмила.