Книга Школа негодяев - Ян Валетов

– Что-то стало известно?

– Стало, – вмешался француз, закуривая новую сигарету. – Стало известно то, что не один ты интересуешься судами, которые станут под погрузку. Меня уже расспрашивали. У твоих бывших друзей очень сильные связи, но скрыть что-то в Джибути…

Он покачал головой.

– Так что у меня было время все разузнать еще до вашего приезда.

И француз протянул Сергееву руку.

Рукопожатие у него было, как стальные тиски. Впрочем, что еще ожидать от человека с такими мощными мышцами?

– Меня зовут Гю, приятель. Гю – это от Гюстава, – он улыбнулся, и во рту его неожиданно сверкнула сталь. С дантистами в Джибути, скорее всего, было неважно. – А тот корабль, что вы ищете, называется «Тень Земли». И он станет под погрузку на пятом пирсе завтра к трем. На него и погрузятся твои приятели, когда приедут. Остается дождаться.

– Надо подумать над тем, как перехватить корабль по выходу в море, – сказал Сергеев на английском, так, чтобы разговор стал понятен спутникам.

– А зачем? – спросил Гю, неторопливо затягиваясь, и, словно кот сощурился на солнце, висевшее в выгоревшем африканском небе. – Когда корабль покинет порт, мы уже будем на нем…

Глава 6

Радиомолчание пришлось нарушить.

В принципе, после того, что произошло, вопрос о скрытности практически не стоял. В любом случае, если ассенизаторы не вернутся домой через пятнадцать-двадцать минут, на базе поднимут тревогу.

Сергеев отдал команду в открытом эфире, потому что достаточно хорошо знал, как работает система. Если частоты сканируются, то появление в окрестностях ультракоротковолнового передатчика будет замечено, но всеобщей тревоги не вызовет. Даже перехода в другой режим охранения не будет – мало ли кто бродит в Пограничье? Если из-за каждого передатчика устраивать шум – устанешь перестраиваться. А вот после того, как вовремя не вернется посланная в лес труповозка – факт работы «уоки-токи» вблизи от стен, будет иметь совсем другой вес.

Вадим, надо отдать ему должное, на команду среагировал, как охотничий пес на выстрел – не прошло и трех минут, как «хувер», сминая кусты и молодые деревца, протаранил подлесок и стал у края просеки.

Умка уже слегка остыл от схватки, выровнял дыхание и оттер руки и одежду от крови. А вот адреналина в крови не убавилось, и сердце колотило гулко и тяжело. Годы, все-таки, брали свое. Завалить без стрельбы четверых откормленных парней, да еще и бывших настороже – задача не из простых и для более молодого бойца. Что говорить о битом жизнью бывшем вояке, возраст которого перевалил за полтинник несколько лет назад?

Но Сергеев справился.

Когда мотодрезина подъехала к пандусу возле складов, и начала останавливаться, Сергеев выскочил сзади, из-под гнилых досок чертиком, как умел выскакивать из засады недоброй памяти Мангуст: с тяжелым и острым, как бритва десантным ножом в правой руке и штык-ножом в левой. Он настиг дрезину в два прыжка – широких и, практически, бесшумных. Стучащий дизелек перекрывал своим стаккато все посторонние звуки. Мысль была одна – не оскользнуться. Потому что промах означал смерть – четыре ассенизатора были вооружены «Вихрями», а на небольших дистанциях эта машинка не менее эффективна, чем сергеевский АК. А вот «броников» на них не было, и это был «плюс».

Умка остался незамеченным до того момента, как оказался на задней платформе мотовоза и вогнал штык-нож в шею стоящего с краю невысокого парня с сигаретой в зубах. Тот даже не охнул, но звук от пронзившего плоть лезвия был таким, что его услышала даже Ирина, державшая дрезину на мушке с расстояния в тридцать шагов. Сергеев крутнулся, используя мах для того, чтобы освободить оружие из раны, и одновременно с убийственной точностью чиркнул острейшим лезвием по горлу второго охранника, который было начал поворачивать голову на звук – ровно над воротником бушлата. Кровь брызнула струей и залила глаза тому бойцу, что сидел рядом с водителем. Вытереть их он не успел. Штык-нож, еще покрытый кровью сослуживца, пробил ему темя, мозг, рассек хрящи и приколол язык к нижней челюсти. Взмахнув руками, словно пингвин крыльями, тот повалился на рычаги, отчего двигатель закашлял и заглох. Еще одно па, похожее на фуэте – Умка оказался вплотную к последнему из ассенизаторов, ухватил его под подбородок, и одним движением перерезав горло до позвоночника, сломал тому шею. Хрустнули позвонки, и наступила тишина. Заглохшая дрезина еще беззвучно катилась по рельсам, а Ирина, оставив позицию, уже бежала к Сергееву, увязая в снегу.

Михаил стоял над теми, кого убил, и с рук его капала кровь. Густой и липкой жижей была густо залита вся одежда. Кровь парила на морозе, и ее терпкий, непохожий ни на что запах, забивал все остальные – даже хлорную вонь от ямы с телами.

Ира остановилась в двух шагах от насыпи, словно боялась подойти, и спросила негромко:

– Миша? Ты цел?

Сергеев и сам не знал, цел ли он – при таком адреналиновом всплеске можно не запросто не почувствовать резаную рану или порванное сухожилие – но, на всякий случай, кивнул.

Трое охранников были мертвы, как колоды, а вот четвертый, которому Умка вогнал штык в макушку, умер не до конца – его тело все еще сотрясала дрожь судорог. Словно к трупу лягушки подвели гальваническую батарею. Сергеев посмотрен на агонизирующего раненого, присел, и, закрыв спиной от Ирины отработанное некогда до автоматизма движение, вскрыл все еще пульсирующую яремную вену полутрупа.

А дальше… Дальше все закрутилось оставив Сергееву только три свободных минуты, пока хувер не оказался на опушке – их Михаил и использовал, чтобы придти в себя и смыть хотя бы часть чужой крови.

Еще за три минуты, пока Сергеев с Вадимом сбрасывали мертвых ассенизаторов под откос, Ирина с Подольским принесли ящик с ТНТ – той самой разряженной миной, на которую катер чуть было не наскочил на одном из съездов.

На платформе мотодрезины обнаружились еще тела. Умка, в принципе, подозревал, что именно лежит там, накрытое старым брезентом, но действительность, как всегда, оказалась значительно страшнее воображения. Шесть человек. Шестеро подростков – очередная отбраковка. Те, чьи мозги не выдержали «загрузки», те, кого выжгли медикаменты, те, чей организм не справился с гормональным перепрограммированием. Две девушки лет пятнадцати и четверо ребят, самому старшему из которых на вид было шестнадцать. Голые. С синими, как у замороженных цыплят, телами. Их перемерзшая плоть была тверда, словно камень.

Скорбеть было некогда, устраивать церемонии – тоже.

– Вернемся – похороним, – выдавил Умка сквозь зубы, и сбросил тела вниз, но не в яму, а под откос, с другой стороны пути. Последние два трупа настолько смерзлись, что так и остались лежать, словно сомкнув объятия, даже после удара о землю.

Ненависть кипела в Михаиле, как густое, пористое варево, булькающее под крышкой кастрюли, и то, что он сделал, не прибавило ему милосердия. Как и то, что он только что видел, не добавило ему злости.