Книга Паруса смерти - Михаил Попов

Пока он размышлял, четыре сотни корсаров с гиканьем и ревом рвались через заросли, преследуя ретирующихся испанцев. Сделав один шаг к отступлению, трудно остановиться. Напрасно те из испанских офицеров и сержантов, в ком сохранилась воля к сопротивлению, пытались сколотить хотя бы небольшие группы стрелков и пикинеров. Стоило перед такой группой человек из десяти — пятнадцати, замерших с выставленными вперед пиками и аркебузами, появиться двум корсарам с окровавленными саблями в руках, как солдаты католического короля бросались врассыпную.

Дон Антонио сам проследил за установкой пушек и четырех небольших мортир. Все было сделано по всем правилам военного искусства — пространство перед палаточным лагерем простреливалось полностью. Пусть в рукопашном бою средний испанский пехотинец уступает любому корсару, но пушки есть пушки. Пусть орут и размахивают своими кровоточивыми клинками сколько им будет угодно, посмотрим, как они запляшут, когда на них обрушится хорошая порция картечи.

Его высокопревосходительство был так увлечен делом, что не заметил подбежавшего к нему Клавихо.

— В чем дело? — грозно спросил он бледного от ужаса капитана.

— Ва… ва…

— Да, мое высокопревосходительство желает знать, что там у вас происходит?!

— Они разбежались.

— Корсары?

— О, если бы! Добровольцы. Осталось только несколько сержантов.

— Разбежались?!

Лейтенанты Гарсиа и Асприлья, за секунду до этого проявлявшие чудеса активности, замерли, когда до их сознания дошел смысл этих слов.

Дон Антонио обратил в сторону ручья, обязанного служить непроходимым рубежом обороны, удивленный взгляд. Удивленный и растерянный.

— Куда же подевалась моя армия? — тихо спросил он. Вопрос ни к кому не был обращен, никто на него и не ответил.

— И получаса не пройдет, как они будут здесь, — прошептал капитан Клавихо.

Дон Антонио поглядел в сторону своих канониров, они стояли возле пушек с зажженными фитилями. Ему показалось, что руки их трясутся от страха. Еще меньше уверенности содержал в себе облик аркебузиров. Они нервно оглядывались, как бы примеряясь, какой путь к бегству наиболее будет удобен при появлении надвигающегося через джунгли жуткого врага.

Было понятно, что надеяться на эту армию не стоит, она уже заранее чувствует себя побежденной.

— Сколько у нас есть лошадей? — спросил дон Антонио, и все офицеры с облегчением вздохнули.

Солдаты тоже отнеслись с пониманием к намерению их главнокомандующего отступить.

— Пушки придется бросить, — заметил лейтенант Лопес.

— Там, куда мы отступаем, пушек достаточно. Там мы укрепимся как следует, и этим дикарям до нас не добраться, — во всеуслышанье заявил дон Антонио, и заявил он это таким тоном, что намечавшееся бегство с поля боя должно было предстать как один из способов самого решительного наступления.

Глава одиннадцатая

— Они просят тебя выйти, — сказал Шарп, разглядывая носки своих сапог. Ему было неудобно.

— Даже после этой победы ты собираешься бежать? В своем ли ты уме, Том?

Шарп тяжко и протяжно вздохнул.

— Через два часа мы выступим и на их плечах ворвемся в Маракаибо. Все добровольцы дона Антонио разбежались, несколько сотен солдат мы перебили, им нечего нам противопоставить. А кроме того, у нас есть мощный союзник — паника, которая сидит в душе каждого испанца.

Воклен, ле Пикар и Ибервиль, державший на перевязи раненую руку, молчали, но чувствовалась, что они полностью поддерживают своего вожака.

— Я им говорил все то, что ты говоришь мне сейчас, но они не хотят больше ждать, они хотят уплыть и требуют свою половину денег. Они говорят, что оказали тебе сегодня большую услугу, и требуют справедливого воздаяния.

Олоннэ, не говоря больше ни слова, взял со стола шляпу, водрузил на голову и, твердо ступая, вышел во внутренний двор. Там за давешним столом сидело человек восемь или десять английских и голландских корсаров — выборные от команд тех двух кораблей, что признавали своим командиром Шарпа.

— Садиться за стол в чужом доме без приглашения хозяина невежливо.

— Так в чем же дело, Олоннэ, пригласи. Ведь у нас есть о чем потолковать, — весело крикнул, обнажая огромные желтые зубы, капитан Баддок, его товарищи поддержали его одобрительным галдежом.

— К своему столу я приглашаю только друзей, — сухо заметил Олоннэ.

— А-а! Вот как ты заговорил. Подумай, кому ты угрожаешь? Тем, кто только что добыл тебе победу! — продолжал вещать Баддок. — Мы хотим только одного: получить те деньги, что полагаются нам по договору. Если ты человек чести, то ты не станешь торговаться, как не стали торговаться мы, когда дон Антонио хотел взять тебя за горло.

— Он хотел взять за горло всех нас,

— Тебя в первую очередь. Из-за тебя он проявил столько прыти, собирая испанских псов по всему Мэйну. Не я, не Шарп и не ле Пикар с Вокленом убили его дорогого сыночка Педро. Надеясь отомстить тебе, он гоняется за тобой по всем морям. Возле мыса Флеао мы от него отбились, сегодня, с Божьей помощью, тоже. Но третий раз испытывать судьбу желания нет. Ни у меня, ни у людей из моей команды.

Олоннэ выслушал эту речь достаточно спокойно. Свидетели перепалки считали, что он немедленно постарается заткнуть пасть наглецу. Олоннэ так бы и сделал, но он слишком хорошо знал: так же, как этот бристольский крикун, думают очень многие, даже из числа французов, и с этим приходилось считаться. Драка между командами нужна ему сейчас ничуть не больше, чем утром. Победа над людьми Шарпа и Баддока, скорей всего, стала бы поражением в войне с доном Антонио.

— Хорошо, — сказал Олоннэ.

— Что хорошо?! — все с тем же напором спросил Баддок.

— Моя совесть чиста, я сделал все, чтобы спасти вас от этого, но вы сами рветесь в бездну.

— В какую еще бездну!? Перестань говорить загадками. Скажи лучше, когда отдашь деньги.

— Сейчас.

— Сейчас?!

Такого поворота не ждал никто, даже самые оптимистически настроенные англичане.

— Половину? — подозрительно прищурился Баддок.

— Конечно, как договаривались на Тортуге.

Теперь полезли глаза на лоб у ле Пикара, Воклена и Ибервиля.

— Как я вижу, ваши выборные уже здесь, правильно? Воклен при вас откроет сундуки. Если понадобится взвесить что-то, можете принести свои весы.

Радость на лицах Баддока, Шарпа и остальных англичан сменилась сомнением. Такая безропотная и полная сдача позиций походила на ловушку.

— Чего молчите и чего ждете? Воклен, доставай ключи.

— Почему это ты стал таким добрым, а, Олоннэ?