Книга Анатомия призраков - Эндрю Тэйлор

Он поднял руку, чтобы остановить поток слов. Она умолкла, испытывая необъяснимую тревогу, граничащую с паникой.

— Вы очень добры, мадам, но эти лекарства не подействуют. Не знаю, известно ли вам, что доктор Джермин навестил меня на прошлой неделе?

— Насчет Фрэнка?

— Да. Он разъярился, и я не могу его за это винить. Но он не дурак… он не из тех, кто держит обиду, по крайней мере, долго. Пока доктор был здесь, я спросил, не может ли он дать заключение насчет моего собственного состояния.

— Вашего, сэр? Но, несомненно, вам не требуются услуги… такого человека, как он.

— Вы имеете в виду услуги человека, который составил состояние на пациентах с маниакальными расстройствами? — Карбери неловко, почти робко улыбнулся. — Нет, до того не дошло. Но доктор Джермин весьма сведущ и в других областях своей профессии. Полагаю, ему хватит квалификации, чтобы лечить любого пациента, какого он пожелает.

— Тогда почему вы обратились к нему, сэр?

— Потому что захотел узнать независимое мнение. Доктор Милтон уже осмотрел меня и поставил диагноз, вполне точный, насколько я понимаю. Но старина Милтон излишне консервативен и, боюсь, не в курсе последних открытий.

— Однако мне вы ничего не сказали.

— Я не хотел напрасно вас беспокоить. Но теперь доктор Джермин подтвердил первоначальный диагноз, и время настало.

Элинор поднялась и подошла к его креслу.

— И каков же он, сэр?

— Увы, у меня опухоль, — он похлопал себя по животу обеими руками. — Здесь.

— Несомненно, хирург может ее вырезать?

Карбери покачал головой.

— Это невозможно из-за ее расположения. Насколько я понял, опухоль уже значительно разрослась, и доктор Джермин полагает, что схожие злокачественные образования могут находиться и в других местах.

— Другой врач может сказать совсем иное, сэр, — страстно воскликнула Элинор. — Вы еще относительно молодой мужчина. Это…

— Нет-нет, моя дорогая, — доктор Карбери редко прибегал к подобным нежностям, и это странно гармонировало с ужасной новостью, которую он только что сообщил. — Боюсь, сомнений быть не может. Доктор Джермин попросил показать ему мой стул, и я отвел его в уборную, где приберег образец. Он говорит, что признаки невозможно истолковать иначе.

Глаза Элинор наполнились слезами. Она видела мужчин по дороге в уборную из окна своей комнаты. Попыталась заговорить, но слова набегали друг на друга. Ей пришлось попытаться еще раз.

— Сколько, по их мнению, вам осталось?

— Недолго. Ни один из них не осмелился назвать точный срок. Несколько недель, а может, несколько месяцев. — Карбери взглянул на нее и улыбнулся с несомненной теплотой. — Не стоит так расстраиваться, моя дорогая. Я приговорен к смертной казни и не знаю, когда приговор будет приведен в исполнение. Но разве не таков удел всего человечества? Все мы знаем, что умрем, но ни один из нас не знает часа своей смерти, — его улыбка стала шире. — Кроме висельников, разумеется.

— Что я могу сделать? Как мне вам помочь?

— Спасибо, ничего. Пока, по крайней мере. Но вас, естественно, беспокоит ваше собственное будущее? Вы еще молодая женщина. Когда я умру, вы лишитесь и дома, и дохода. Но я сделаю все, что смогу.

Похрюкивая, он подался вперед на сиденье, схватился за подлокотники кресла и встал.

— Пожалуй, я немного устал. Доброй ночи, мадам.

Шаркая, доктор вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Элинор прислушивалась к его шагам на лестничной площадке, пока он медленно и мучительно шел к своей комнате. Она знала теперь, что первые признаки появились недели, если не месяцы назад. Доктор Карбери стал больным не внезапно. Он умирал у нее на глазах. Просто она не замечала.

Элинор снова села в кресло у окна, и слезы покатились по щекам. Она оплакивала мужа и горевала о грядущей потере, хотя никогда не любила его. Плакала из-за того, что ожидало ее вдовство. Потому что отчаянно боялась снова стать бедной.

А еще она плакала из-за чувства вины, потому что отчасти была рада, что скоро овдовеет.

26

— Почему вы кричали? — спросил Олдершоу.

Холдсворт поднял взгляд от книги.

— Что?

— Почему вы кричали? Когда разбудили всех нас на рассвете.

— Я же сказал, сэр… глупый сон. Я его уже и не помню.

Фрэнк наклонился вперед в своем кресле.

— Но что-то вы помните. Что-то всегда запоминается.

Они сидели в саду в креслах, которые вытащили из гостиной. Тяжелая нависшая соломенная крыша впитала весь воздух из дома. В коттедже становилось все более жарко и душно.

Рыжий кот направился к Фрэнку через высокую траву и сорняки. Прижался к его ногам и замурчал, размахивая поднятым хвостом, словно флагом.

— Кря, — ласково сказал Фрэнк. — Кря.

Он поднял глаза и увидел, что Холдсворт смотрит на него.

— Кря, — произнес он в третий раз. — А теперь расскажите, что вам снилось.

— Я не могу рассказать вам то, чего не знаю.

— Кря, — сказал Фрэнк. — Чертовски жарко. Хочу на воду. — Он указал на иву на реке под самым мельничным прудом. — Там плоскодонка. Поплывем в ней. Можете отправиться со мной и проследить, чтобы ничего не случилось.

Не дожидаясь ответа, он встал и пошел через сад к воде. Кот взглянул на Джона и направился прочь. Тот неслышно выругался. Фрэнк перестал быть таким покорным, как в первые дни. Режим в Барнуэлле превратил его в нечто среднее между ребенком и овощем. Теперь же он стал более настойчивым и, очевидно, более способным вести разумную беседу. Иногда он опускался до того, что крякал и болтал всякий вздор; или позволял странной печали овладеть собой; или разговаривал с котом, как с равным. Но это случалось все реже.

Итак, подумал Холдсворт, пробираясь за Фрэнком сквозь высокую траву, в молодом человеке мелькают проблески его истинной натуры. Он физически крепок. От природы и благодаря воспитанию привык руководить и верит, что Господь наделил его этим правом. В конце концов, Фрэнк Олдершоу — джентльмен, а Джон Холдсворт — нет. По крайней мере, с точки зрения самого Фрэнка вполне естественно, что отдавать приказания должен он.

Добравшись до ивы, Холдсворт обнаружил, что Фрэнк изучает плоскодонку. Она была намного грубее сработана и тяжелее, чем те, которые Джон мельком видел на реке в Кембридже. Всего лишь тяжелый прямоугольный ящик из грубых досок. На взгляд — не более герметичный, чем дуршлаг.

— Сейчас поплывем, — сказал Фрэнк. — Беритесь за эту сторону, а я возьмусь за другую. Сперва положим набок, пускай вода выльется. Затем столкнем в реку.

— Но у нас нет шеста.

— А для чего тогда эти ветки? — Фрэнк кивнул на две измазанные илом палки, прислоненные к стволу дерева. — Ну, что, поможете мне?