Книга Прыжок в темноту - Андрей Троицкий

Колчин и бывший заложник Мамаев сидели у костра и, задрав головы кверху, следили за сигнальными огнями вертолета, слушая шум винтов. Решкин, лежал на матрасе, который удалось выудить из-под развалин дома. Ни одеяла, ни простыни откопать не смогли, зато нашлась плюшевая с кистями скатерть, в недавнем прошлом покрывающая праздничный стол хозяина. Бордовая, продырявленная пулями, прожженная в двух местах, она напоминала знамя полка, разгромленного в тяжелых боях. Решкин, подогнул ноги к животу, завернувшись в скатерть, как гусеница в кокон, спал до тех пор, пока шум вертолета не сделался невыносимым. Но и тогда проснулся не сразу. Отогнав сон, сел на матрас, натянув скатерть на голову, уставился в небо, усыпанное крупными звездами, стал наблюдать за вертушкой.

После событий прошедшего дня он, отделавшись несколькими царапинами и синяками, все еще пребывал в состоянии прострации и болезненной заторможенности. Под вечер повысилась температура, затем разыгрался приступ неуемного звериного аппетита, и Решкин смолотил две банки мясных консервов, которые удалось откопать в развалинах дома. Через минуту его вывернуло наизнанку, лицо сделалось бледно зеленым, температура неожиданно спала, вместо лихорадочного возбуждения им овладела сонливость и апатия. Завернувшись в скатерть, он упал на матрас, расстеленный на земле, и сказал: «А мне тут нравится, гребаный сарай. Воздух и все такое… Только падали много вокруг. Она смердит». И мгновенно уснул.

Сейчас лицо Решкина налилось красками жизни, а глаза приобрели осмысленное выражение.

– Кто в вертолете? – спросил он слабым голосом.

– Не беспокойся, наши прилетели, – Колчин ткнул палкой в костер, к темному небу взлетел сноп искр. – Ты можешь еще поспать, время до рассвета еще есть.

– Ага, – кивнул головой Решкин. Волосы, еще днем встали дыбом, и теперь не хотели ложиться. – Наверное, после того, как я себя показал в этой стычке, показал настоящим героем, меня с повышением переведут в Москву? Ну, на мокрую работу.

– Будешь очень проситься, переведут.

Поверх разодранной залитой кровью майки Колчин натянул рубашку с коротким рукавом, найденную в развалинах. Рубашка оказалась тесной в плечах, пара дырок на груди и легкомысленный рисунок: море пальмы, узкая полоска пляжа, на которой нежится полуголая девица.

– А сколько в вашей конторе платят высокопрофессиональным киллерам? – не унимался. – У них как, оплата сдельно или аккордно? Или сидят на голой зарплате?

– Все зависит от квалификации.

– Моя-то квалификация – дай Бог. Сами видели, сколько я народу намолотил. Со страху. Если бы я не испугался до поноса, то подохли бы не они. Я подох первым.

– Это верно, – без спора согласился Колчин. – Ты мне, можно сказать, жизнь спас. Но потом чуть не отобрал ее назад. Если бы ты еще раз пальнул из гранатомета, то заживо похоронил нас в том подвале. Экскаватор пришлось бы пригонять, чтобы вытащить трупы из-под завалов.

– Чуть не считается. Я же не пальнул. Ну, не пальнул, потому что заряды кончились. Руки вообще-то чесались.

Решкин быстро потерял интерес к разговору и вертолету, заходившему на посадку. Он сделал из фляжки несколько глотков солоновато-горькой воды, набранной из колодца и прокипяченной в тазике. В воде плавали какие-то мягкие безвкусные комочки и ворсинки собачьей шерсти. Зевнув, Решкин обвязал голову штанами и, повалившись на матрас, укрылся дырявой скатертью.

* * *

Когда вертолет сел, на землю спустились девять оперативников ФСБ в полной боевой экипировке с автоматами наперевес, с ними подполковник Федосеев в гражданской одежде и бронежилете поверх рубашки. Приказав оперативникам размять ноги и перекурить, Федосеев тряхнул руку Колчина.

– Да, похоже, моим парням вы работы не оставили.

– За такой работой люди не бегают, – махнул рукой Колчин.

Взяв подполковника под локоть, он отвел его в дальний конец двора, за разрушенный дом, коротко пересказал события вчерашнего дня, вложил в руку контрразведчика мятый листок бумаги, исписанный огрызком карандаша. Цифры, цифры…

– Эту шифровку нужно передать в Москву, в ФСБ, там знают, что делать с моим сообщением, – сказал Колчин. – Чем скорее, тем лучше.

– Не проблема. Вам удалось спасти одного заложника. Он важный свидетель. Этот Мамаев нам нужен.

– А мне нужен больше вашего, – ответил Колчин. – Мамаев останется со мной. И не пытайтесь протестовать. Здесь командую я, таков приказ Москвы. Когда Мамаев попросит вас забрать его с собой в Астрахань, твердо откажитесь. Я, Решкин и Мамаев останемся здесь. В гараже Воловика чудом уцелел старый «жигуленок». И пара бочек бензина, закопанных в землю. С рассветом мы уедем.

– Вам виднее, – Федосеев лишь пожал плечами. – Я оставлю здесь пару наших оперов охранять место происшествие до приезда следователей прокуратуры. Что еще от меня требуется? Оружие, люди?

– Карабин, пистолет и рация не помешают, – кивнул Колчин. – Плюс патроны.

– Рации нет. Пистолет у вас свой остался. Карабин и патроны дам.

– Сейчас мы пойдем к костру. Вы послушаете Мамаева. Мне он уже все рассказал, теперь ваша очередь послушать. Постараетесь запомнить, что он скажет. Как только прилетите обратно в Астрахань, следом за моей шифровкой, отправьте в Москву свой отчет. Опишите все, что увидели своими глазами и услышали от бывшего заложника.

* * *

История Николая Мамаева, единственного оставшегося в живых свидетеля, оказалась простой и грустной.

Отслужив армейскую службу, и окончив железнодорожный техникум, он пять лет работал помощником машиниста локомотива, гонял товарные составы по всей стране, пока случайно на танцах в родном городе не встретил свою будущую жену Тоню. Сыграв свадьбу, они начали строить семейную жизнь в комнате общежития на окраине Ярославля. Когда родился ребенок, Мамаев ушел с железной дороги, чтобы оставаться ближе к молодой жене. Армейские друзья помогли устроиться в автосервис. Работа не то чтобы денежная, но без куска хлеба с маслом не останешься. Так прошло еще пять лет. Работа, дом, ребенок… И все бы ничего, но Мамаева как магнитом тянули дороги и дальние странствия, да еще праздников в жизни почему-то стало так много, что Коля потерял им счет. Новый хозяин автосервиса поставил вопрос ребром: или механик завязывает с пьянством или получает на руки трудовик и катится на все четыре. Праздничную жизнь заканчивать не хотелось, пришлось забирать трудовую книжку.

Приличной работы долго не находилось, деньги, отложенные еще в лучшие времена, кончились слишком быстро. Мамаев какое-то время перебивался случайными заработками, разгружал вагоны на товарной станции, и спускал деньги там же, в стоячей привокзальной пивной. Из «стекляшки» ноги не несли домой, в это убогое деревянное общежитие, где мебель ходит ходуном, когда под окнами грохочет проходящий мимо товарняк, а очередь в сортир чуть ли не по записи, как к хорошему дантисту. Из этой беспросветной копеечной жизни не виделось выхода. Ребенок вечно болел, а жена, красота которой облетела, как пыльца с бабочки, вызывала лишь раздражение, а чаще жалость.