Книга Дневник киллера - Дэнни Кинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хватит, хватит, сколько можно!
— Извини, извини! Просто я очень хочу, чтобы ты согласилась!
— Я поняла, — сказала она и перевела взгляд на пистолет. — А это? Возьмешь с собой?
— Не беспокойся, избавлюсь. Брошу в море, и никто его не найдет.
— Хорошо, — сказала она и протянула мне руку. — Иан…
— Что?
— Нет, ничего.
— В чем дело, скажи! — настаивал я.
Она помолчала, потом робко улыбнулась и спросила:
— Перед тем как его выбрасывать… можно я разок выстрелю?
* * *
Мы решили отложить отъезд на пять дней, чтобы дать Аделаиде неделю на сборы. Она согласилась ехать со мной, но не хотела сжигать мосты. Пять дней туда, пять дней сюда — какая разница?
Я практически лег на дно: не открывал дверь и подходил к телефону, только если звонила Аделаида. Это время я употребил на то, чтобы вычистить свой дом сверху донизу. Не хватало еще оставить отпечатки пальцев или волоски, чтобы Д.Б. мог меня подставить! Не то чтобы я всерьез ожидал от него такой изобретательности, но эта работа отвлекала и занимала мое сознание, иначе мамаша свела бы меня с ума.
Мертвая мамаша в голове. И еще боюсь, что она сведет меня с ума. М-да…
Это была самая долгая неделя в моей жизни. Раньше я никогда по-настоящему не боялся смерти — видимо, потому, что, кроме жизни, терять мне было нечего, — но теперь испытывал настоящий ужас. Мне всюду мерещились враги. Я чуть не подстрелил какого-то типа в супермаркете, потому что он покупал то же, что и я, поворачивая за мной в каждый проход. Наконец наступил вечер пятницы, и я позвонил Аделаиде, чтобы узнать, как прошел ее последний рабочий день, но наткнулся на автоответчик. Я повторил «возьми трубку, это я» раз десять, прежде чем на звонок ответили.
Я услышал рыдания.
— Что? Что случилось?
— Кто это? — Голос Джеки.
— Иан. Где Аделаида?
Сначала я был не слишком встревожен — у Джеки вечно глаза на мокром месте.
— Ох, Иан, какой ужас…
— В чем дело?
— Аделаида… Ох, Иан…
Кровь отлила у меня от лица, а сердце заколотилось, как сумасшедшее. Все воображаемые страхи последней недели внезапно ожили и столпились вокруг меня.
— Что случилось, Джеки? Скажи мне! Что с Аделаидой?
— Она в больнице… в реанимации… я не знаю, как она…
— Что случилось?
Мне пришлось повторить это несколько раз, прежде чем Джеки достаточно пришла в себя, чтобы ответить.
— Ее сбила машина… сегодня вечером… возле паба.
— Паба?
— Мы зашли туда выпить на прощание, мы и другие учителя. Она пробыла с нами всего час и сказала, что ей пора. И пока шла к машине, на нее… наехали… Ох, Иан, что же делать?
— Как она… — Мой голос прервался, и по щекам потекли слезы. — Как она? Жива? — спросил я почти шепотом.
— Не знаю. Мне сказали только, что она в реанимации. Я не родственница, мне ничего не говорят… Ох, Иан…
Я снова пьян.
Очень пьян.
Не помню, сколько выпил и даже где нахожусь — знаю только, что напился в стельку, и… причину, по которой напился. Как неприятно. Ведь пил я, чтобы забыть, и это частично сработало. Мне удалось забыть все, кроме того единственного, что надо было забыть. Слишком велико оно, слишком незабываемо. Как больно! Краткая передышка — вот все, чего я добивался. Хотя бы пара часов — потом я снова взвалю на себя этот тяжкий груз, обещаю! Всего час или два. Хоть полчаса. Хотя бы на мгновение забыть. Забыть…
Прихожу в себя на кухне и сразу ощущаю боль. Сначала физическую — настоящая приходит потом. Но средство есть, хорошее средство. Выпить еще. Пара минут — и я снова пьян. Снова рвота. И снова пить, пить…
Вот и ночь прошла. Или день. Не важно — какая разница. Надо пить, вот и все… Как только приближается трезвость — пить еще. Открыть новую бутылку и пить.
Мы были так близки… Как несправедливо, как больно! Почему я не настоял, чтобы мы уехали во вторник? Были бы сейчас вместе, далеко отсюда…
Пей! ПЕЙ! Не думай ни о чем, только пей!
Несправедливо, неправильно… Боже мой!
— А что такое справедливость? — спрашивает мать. — Ты же думаешь только о себе! Справедливо… несправедливо… Что ты знаешь о справедливости, эгоист? Все, что ты знаешь, — это дай, дай, дай! Ты всегда был эгоистом! Никогда не думал ни о ком, кроме себя! «Несправедливо — мне не с кем поехать в отпуск!», «Несправедливо — меня никто не любит!», «Несправедливо — Аделаида попала под машину и нарушила мои планы!» Послушай-ка сам себя! Ты подумал о ней, о ней? Только о себе, только о себе!
— Неправда, я люблю ее!
— Ха! Любовь! Ты никого не любишь, кроме себя! Ты гадкий мальчишка, ты думаешь только о себе!
— Нет! Я не такой!
— Не такой? А какой? Может, скажешь, что ты и меня любишь?
— Пошла к черту! Я тебя ненавижу!
— Ну конечно! Ненавидишь собственную мать! Ту, которая подарила тебе жизнь, дала тебе все, пожертвовала всем ради тебя! И ее ты ненавидишь?
— Это ты научила меня ненавидеть! Я любил тебя, а ты…
— Я научила?! Когда же это, интересно? Может, когда горбатилась на тебя день и ночь? Или когда жертвовала ради тебя своим счастьем?
— Хватит врать! Хватит меня мучить!
— Мучить? Я всегда отдавала самое лучшее своему ребенку! Мечтала о том, чтобы ты был счастлив!
— Я не ребенок, я мужчина!
— Мужчина? Да какой ты мужчина? Мужчины заботятся о ближних. Они любят своих матерей. А ты ребенок — неблагодарный, злобный, гадкий мальчишка! И всегда таким останешься!
— Неправда, неправда!
— Он опять говорит о любви? — презрительно усмехается Анджела.
— Говорит, что любит Аделаиду, — фыркает мамаша.
— Любит?! Да что он знает о любви? Ты что, любишь ее так, как любил меня?
— Больше, намного больше! Я ее так люблю… — всхлипываю я и пытаюсь убить их обеих большим глотком виски, но оно не помогает.
— Ну да, конечно. Так же, как «любил» меня. Как Роуз. Как Брина, Гарри, мистера Эштона, Бена, Алекса, Сью, их соседа, Фостера, Адриана, Мэтта, Тома, Катрину, сэра Филипа, Брайана, Клайва, Пенни, ее сестру и того водителя такси, другого Мэтта, Ранджита, доктора Адамса, маленького Макса, Дженет, Фрэнка и Мэнд, Чарльза, мисс Марпл, Алана, Дуга, мою маму, Тода, Клэр, Пола, Джорджа и Люси, Найджела, Теда, тех рыбаков, Коннолли, Жюля, Билла, двух полицейских, людей на улице…
