Книга Горячий след - Олег Верещагин

* * *

— Ты живой?

Спрашивали по-английски. Это было, пожалуй, единственное, что Олег сообразил внятно. Для всего остального слишком болел затылок.

— Мх, — сказал Олег. И понял, что голый лежит на чем-то колком и упругом.

Вокруг был полусумрак. Какой-то оранжевый, пронизанный тут и там пыльными лучиками света. За пределами этого полусумрака слышались звуки — гортанно-визгливая речь людей, ржание коней, блеянье овец… Что-то мешало на шее. Олег поднял руку.

Пальцы наткнулись на металл.

Он был в ошейнике, цепь от которого уходила куда-то в этот сумрак.

— Не дёргайся, — сказал тот же голос — голос мальчишки. — Не вырваться, я пробовал.

Олег повернул голову.

Возле него стоял на коленях парнишка лет 14–15. Голый и тоже на цепи с ошейником. Попривыкнув к полутьме, Олег различил, что его сосед буквально сплошь покрыт синяками и кровоподтёками. И ещё различил короткую стрижку, широко поставленные глаза, крепкий подбородок и усмешку.

— Где я? — спросил Олег по-английски.

* * *

Пятнадцатилетний Хирст Доррен был корнетом гусар эрла Амори — 5-й полк лёгкой кавалерии Королевства Норслиф. День назад во время рекогносцировки патруль, который он вёл, попал в засаду кочевников, нанятых Торбайским Халифатом после его поражения в Приморской компании, чтобы беспокоить южные границы королевства. О самом Олеге Хирст не особенно расспрашивал. Тот лишь рассказал, что попал в плен в степи, его товарищ погиб (при мысли о том, что произошло в реальности, Олег стиснул зубы так, что покрошилась эмаль), и Хирст сказал только:

— А, ты егерь… То-то я слышу — у тебя такой акцент… Нам говорили, что ваш полк сюда перебрасывают. Только это без пользы. В лес они не пойдут, а в степи пехотинцу делать нечего.

Возраст Олега его не насторожил. А говорил Хирст и правда почти на классическом английском, только иногда вставлял какие-то непонятные слова.

Тогда, в степи, Олег успел выстрелить из обоих стволов. А дальше что-то туго перехлестнуло горло — и была темнота, из которой он вынырнул лишь тут, в войлочной юрте, на цепи, прикованной к глубоко вбитому в землю металлическому столбу. Хотелось пить, но Хирст сказал, что воды нет и не будет.

— Нас захватил Юргил, — морщась, пояснил Хирст. — Каган Юргил, у нас по нему давно плачет верёвка. Жирная тварь почти без мозгов, но с огромным самомнением. Торбайцы осыпают его золотом, он разоряет наши границы. Всё просто.

— Зачем мы ему? — Олег старался подавить то и дело охватывавшую его дрожь.

— Ему нужны… рабы? — он с усилием выговорил это слово.

Хирст дёрнул губами:

— Ему нужно потешить своё самолюбие. Рабов у него — всё его племя. А мы — развлечение и игрушка.

Олег прикрыл глаза.

Да, это был код 4. Это Олег понял, едва Хирст упомянул Торбайский Халифат. Но понял как-то отстранённо, потому что теперь думал о том, что же будет с ним.

Именно с ним.

— Ты держись, Эльги, — тихо сказал Хирст. — В конце концов, мы все знаем, на что идём. Никто не встаёт под знамя насильно…

Да, мы знаем, на что идём подумал Олег. Знаем, но мне страшно.

Мне хочется пить. И мне очень страшно.

Неужели это — всё?!

* * *

Трудней всего переносят плен, рабство, заключение те, кто никогда не находился под угрозой потерять свободу. Олег не питал особых иллюзий насчёт сверхценности своей жизни. В конце концов, он родился и вырос в России — а дети этой страны во все века — как бы она не называлась! — гибли в больших и малых войнах с изумлявшей врагов и друзей отвагой, временами напоминавшей фанатичное безразличие.

Но быть убитым — это одно. А другое — когда тебе выкручивают руки! Когда тебя кормят какой-то гнилью! Когда держат голым в вонючем сарае!

От этого начинали заклинивать мозги. Он и взялся-то за это дело именно потому, что ему была непереносима мысль, что мальчишки и девчонки одного с ним народа — где-то в рабстве.

И вот сейчас он сам оказался на их месте…

Тому, кто живёт среди опасностей и бед, они начинают казаться частью жизни. Он может смириться — или мужественно бороться за своё достоинство — но в любом случае окружающее его не потрясает. А если случается перемена к лучшему, такой человек воспринимает перемену как временный праздник и всегда готов к возвращению прежних неприятностей. Но Олег-то был лишён подобного иммунитета! Он никогда не интересовался такими научными вещами, как статистика поведения в плену (он и не слышал о существовании такой науки!), иначе узнал бы, что в ситуации, похожей на его, ломались очень многие профессиональные военные. Сильному, уверенному в себе человеку вообще трудно осознать себя зависящим от чьей-то злой воли.

Двое мальчишек сидели в юрте уже почти двое суток. Жажда у Олега стала непереносимой, сводящей с ума. От неё путались мысли и немел язык. Хирсту было ещё хуже, он сидел тут дольше, но виду юный англианин (не англичанин) не подавал. И вообще вёл себя так, как будто ничего особенно страшного не случилось.

Но по тому, как много он говорил о своём доме где-то в горах на севере, Олег понял: ему тоже очень страшно.

Временами Олега охватывала нелепая надежда, что его выручат. Кто? Кирилл и Артур? Лучше будет, если они и не станут пытаться… А временами — приходила тупая злость на Генку. Не просто злость — ненависть к нему, удушливая и страшная. Убил бы. Трус, трусло, отвратительная тварь. Ведь они бы спаслись! Они бы дошли до леса — не струсь этот… этот…

Хотелось ругаться вслух.

И ещё хотелось хоть какого-то исхода. Какого угодно, лишь бы кончилась эта душная полутьма.

Но Олег мало об этом думал, шагая к шатру Юргила. Мысли вообще путались, ворочались медленно, как плохо смазанные детали механизма — похоже на то, что он испытывал тогда, в пустыне. То сзади, то спереди то и дело дёргали за верёвки, привязанные к ошейнику — не потому, что он шёл слишком быстро или слишком медленно, а просто чтобы показать свою силу и его, Олега, зависимость. Под ноги постоянно попадало что-то липкое, и Олег порадовался, что сюда не «добивает» свет факелов, чадящих в два ряда у входа в шатёр. Он подозревал, что это дерьмо, причём не только животное. И не столько… Животные-то редко гадят там, где живут. А вот эти, похоже — постоянно.

Эта мысль его немного развлекла и он хихикнул, в ответ на что удар свободным концов верёвки ожёг плечо. Олег обернулся и беззлобно сказал по-русски:

— И тебе того же тем же по тому же месту, друг.

В ответ конвоир что-то проикал и отвесил Олегу снова. Мальчишка, пересиливая боль, улыбнулся и уже себе под нос пробормотал:

— Ну и урод…