Книга Злаки Зодиака, или Ижица-файлы - Игорь Чубаха
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И ведь примчалась она в райотдел именно поэтому: чтоб подчиненные не услышали лишку от чужаков. Такая она опасная штука — даваемая при вступлении в ряды негибкая клятва исаявца. Услышит исаявец из уст начальства инструкцию, и воспримет ее аксиомой, и голову положит, если надо. Но не уследит начальство, набредет исаявец на реалистичную версию, де в самом ИСАЯ черные дела творятся, и во имя искоренения зла на все пойдет, вплоть до заклания той же головы. Пусть то же самое, не успевшее собственную интерпретацию изложить, начальство останется по другую сторону баррикад. Далеко за примерами ходить не надо — бродит где-то по городу подчиняющийся одной только заскорузлой клятве Храпунов, и делит мир в угоду одной только голой клятве на правых и виноватых. Ну, правды для, не проклят он «Пешкой-Ферзь», это обыкновенная дезинформация, так уж лучше бы был проклят!
Указательный палец левой руки Перова заботливо баюкался в коконе из бинтов, словно принесенный аистом младенец.
— Да я это…
— Что?
— Нечаянно…
— Что нечаянно?
— Да я пытался иголку в известную вам зажигалку воткнуть…
— Герой, — хмыкнула Дина Матиевна столь неопределенно, что Эдика отравили сомнения: действительно похвалили его, или нет.
Опять мобильный телефон осмелился побеспокоить начальницу.
— Отец Толик, неразлучный мой?.. Ладно, докладывай.
— Поступили свежие данные по квартире.
— Какой еще квартире?
— Ну… Где Перов зажигалку нашел.
Дине Матиевне после предыдущего телефонного разговора предстоящее сообщение Конца Празднику было настолько не интересно, что она как-то не по-начальственному, а по-бабьи, с тоской уставилась в угол кабинета — на обязательный портрет Циолковского.
Нечисть заставляет клясться перед портретами Гребахи Чучина, а в ИСАЯ клянутся и божатся перед дедушкой космонавтики, и ежели происходит лжесвидетельство, лики на портретах идут рябью. Нет, не собиралась Матиевна никого проверять, просто видеть никого не хотела. Уел ее таки Богдухан, продемонстрировал, что прекрасно осведомлен о явочных адресах и слабых звеньях ИСАЯ, показал, что если Матиевне необходим выпестованный ним кандидат, то отношения могут быть лишь равноправные. Ничего, останется последний день до выборов…
— Продолжай уж, чего запнулся?
— Выяснилось, что проживавший в квартире некто Валерий, не только проживал по фальшивому паспорту, а в общем даже как бы и не проживал.
— Прожевал — не прожевал, проглотил — не проглотил. Толик, тебе не кажется, что мы занимаемся черт знает чем? — Дина Матиевна посмотрела в глаза перекладывающему на Максимовом столе бумажки Перову и нашла там что-то такое, что прокашлялась, — Что значит: «проживавший не проживал»?!
— По всем показаниям приборов выходит, что не проживал, а только пребывал. Выходит, не человек он вовсе.
— Вот так пыжишься день-деньской, вкалываешь, а у тебя под носом нелюди оседают, — вздохнула начальница. Впрочем, это было остаточное явление после мимолетной грусти. Далее Дина Матиевна внимала отцу Толику с неподдельным интересом, — И кто он там по всем показаниям приборов?
— Демон. Чистый демон.
— Неплохо, сын мой. Значит, наш пострел уже с демонами связался? — Не хотела обсуждать эту тему Матиевна даже сама с собой, но мыслям не прикажешь. Почему она обрекла Храпунова? Потому, что до выборов осталось всего ничего, ситуация цейтнотная, если где-нибудь случится прокол, времени отыграть и залатать пробоины не останется. Почему не распорядилась брать только живым? Да ведь профессионал он крутой, такого шустрика живым разве возьмешь? И разве потом переубедишь, разве втемяшенная клятва даст переубедить?
А если он вдруг возьмет, да и сбежит!? Нет, правильно распорядилась Матиевна прихлопнуть истого, ведь если она не выполнит приказ Патриарха, ее лишат должности, а потом и памяти, иначе в их сфере нельзя — секретность самой глубокой стадии. Дина спасает самое святое, что есть у женщины — свою любовь. Ведь вместе с памятью сотрут и любовь!
Да и вообще — ну, не нравился ей Мальцев! И ведь сам был он до той, нашумевшей в понтифических кругах, истории с черным колдуном Передерием, начальником Петербургского ИСАЯ,[47]так что прямая выгода ему свергнуть Дину, авось, вернут в главное кресло города. Нет, архисправедливо распорядилась Матиевна живым Мальцева не брать.
Губы Матиевны вздрагивали, будто потревоженная лазутчиком колючая проволока.
— Одно пока не установлено, Дина Матиевна, Наши эксперты никак не могут выяснить — добрый, или злой демон. У демонов всегда с этим так запутано…
— К черту подробности, — с императорским величием отмахнулась Матиевна. — Чем попусту языком молоть, объявите-ка лучше стандартную операцию «Бдение».
Если бы в этот момент пребывающий в головном офисе ИСАЯ отец Толик удосужился взглянуть в окно, он бы обнаружил, что к зданию ИСАЯ по гравиевой дорожке лицо, по всем показаниям приборов являющееся вовсе не человеком, то есть Валерий, конвоирует Максима Максимовича Храпунова. И руки Храпунова скованы за спиной наручниками.
Но не выглянул в этот момент в окно благочестивый отец Толик, записывал приказ в дежурный журнал.
Непокорные кудри отверженного исаявца были выкрашены в черную смоль и завиты под диванные пружины. Лоб украшал накладной пластиковый шрам. Но все едино дрейфил Максим Максимович Храпунов, что в этом богоугодном заведении его кто-нибудь признает. Валерий до экспериментов над внешностью не опустился, для исполнения задуманного хватало и такого аксессуара мужского костюма, как наручники, впрочем, замаскированные переброшенным поверх запястий дождевиком.
Бар назывался витиевато — «Приют инока», здесь подавали дрожжевое нефильтрованное пиво «Монастырское» от небольшой пивоварни за углом, стоило пиво запредельно, а на вкус было — мерзопакостная кислятина, «Цинандали» и то слаще. Не удивительно, что обитателей в баре оказалось всего трое: бармен и парочка забубенных читателей газет за столиком у входа. Один завсегдатай шелестел «Тайнами ХХ-го века», второй «Тайнами здоровья», при этом физиономии у обоих отличались такой невзрачностью черт, что в жизни словесные портреты не составишь.
Храпунов с Валерой подрулили к стойке. Двое читателей напряглись, бармен оторвался от откупоривания штопором бутылки «Шепот монаха».
— Бутылочку не оставите? — заговорщицки прошептал Максим Максимович.
Двое сзади медленно и беззвучно стали вырастать со стульев. Бармен сузил глаза и перехватил штопор обратным хватом.[48]
— Шутка, — оскалился вроде и не заметивший клинического наклона ситуации Максим. — Саечку за испуг. Настоящий пароль: «Чем дальше на кладбище, тем больше крестов».
