Книга Сотник и басурманский царь - Андрей Белянин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Коли на то воля божья, дык нам муки терпеть не в новиночку. Ужо отстрадаем своё, тока б черти твои не подвели…
Разобиделся диавол на таковы слова, да и свистнул свою ораву нечистую – нате, мол, тешьтесь! Ввечеру заглянул – что за дела? Сидит казак грозный да красный во котле со смолой-серой кипящей да на чертей же матерно и покрикивает:
– Почему огонь невысок? А ну в три смены жечь! Обещали муки адовы, а сами и ноги толком пропарить не дают… Иззяб весь! Шевелись, рогатые, не доводи до греха, ить за такую леность перекрещу, не помилую!
Черти бедные уж и с копыт сбились, язык на плечо вешают, из последних сил брёвнышки катят, на валокордине сидят, заразу энту усатую услаждаючи… Охнул тут диавол, к Господу Богу записочку шлёт, дескать, сделай милость, забери ты душу казачью, нет с ним моченьки управиться, того гляди, все черти коллективно увольняться начнут. Всему пеклу раздрай и поругание…
Развёл руками Господь, волей небесною казака перед очами своими светлыми ставит:
– Ни в раю, ни в аду ты ко двору не пришёлся. Куда ж мне определить тебя, детинушку?
А казак глазки опускает скромненько и просит робким полушёпотом:
– Дык на землю-матушку нельзя ли? Ведь и недогулял вроде, и война германская, того гляди, без моего участия к концу придёт. А как сподоблюсь куда, так уж по вашей божьей воле в единый миг предстану, не откажусь…
– Ещё б ты отказался, – Господь усмехается. – Ладноть, иди уж, да смотри у меня…
Ахнуть не успел казак, как стоит он на поле бранном и держат его под руки товарищи верные, а в небесах синих тока крест православный из облаков розовых тает…
Вот с тех пор и пошло по Руси божье откровение: настоящему казаку ни в раю, ни в пекле места нет, а тока на родимой земле, на лихом коне, с верной шашкою. Любо жить, братцы, и умирать не страшно, потому как – казачьему роду нема переводу!
В одной деревеньке жила-была девка. Сирота-сиротинушка, одна тока тётка старая из родни у ней и осталася. Да и девка-то сама собой обычная, душа лиричная, всё в меру, небольшого размеру, нраву весёлого – есть такие в сёлах…
Вот как-то раз по бабьему лету пошла она с подружками в ночь гулять, хороводы водить. Ну там пляски, гулянки всякие, частушки народные, парни через одного тверёзые… Поют да хохочут, разных девок щекочут, с ними же обнимаются, в любви признаваются, прячутся по двое – дело-то молодое…
Девка от подружек не отстаёт, веселится как умеет, а тока глядь-поглядь, да и начал крутиться вокруг ней парень. Сам высокий да красивый, одет нарядно, пострижен опрятно, в красном да чёрном – смерть девчонкам! На других-то и не смотрит, а всё вокруг сиротинушки вьётся: то спляшет перед ней, то песню громче всех запоёт, а уж через костёр высокий не тока прыгал, а и перешагивал, эдак с расстановочкой. Всё ему нипочём! Девке-то лестно таковое внимание, краснеет она, за ручку себя подержать дозволяет, внимает речам сладким.
– Уж ты скажи, краса милоликая, пойдёшь ли замуж за меня?
– Ой, ну я подумаю…
– Да ты сразу скажи – жить мне теперича али помереть?
– Ой, ну я не знаю…
– А коли откажешь молодцу, сей же час при тебе полное самоубийствие исполню! Вона об пень башкой, и вся недолга…
– Ой, ну я согласная…
Дали они друг дружке слово верное, прилюдное, да и опять всем хороводом в пляс пошли. Подружки всё косятся, завидствуют – эдакого барина неместного отхватила дурёха… А тут незаметно и ночь прошла, небушко розовым окрасилось. Наречённый взбледнел как-то, потом потом покрылся, а с первым криком петушиным – рассыпался чёрным пеплом по ветру! Тока и донеслось из-под сырой земли:
– Вот уж я за тобой приду, невестушка-а…
Тут тока и поняли все, что был энто всамделишный чёрт! А сирота ажно так в крапиву и села – поняла, кому слово дала, за кого замуж собралася…
…Поутру вой на всё село! Виданное ли дело, чёрт живую девку просватал, а кто сам доброй волей нечистому поручился, тому спасения нет. Поп в церкови и на порог не пустит, и грех не отпустит, да ещё поглядит грозно, что ж теперь реветь – поздно…
Ну а покуда она плачет-убивается, у старой тётки в ногах валяется, шёл вдоль деревни казак! Из краю ордынского, от шаха хивинского, кудряв головой, собой удалой, при форме, при шашке, в чуть мятой фуражке, идёт-шагает, на груди «Егорий» играет! Вроде бы дел у него в той деревеньке и не было, другой бы прошёл да не оглянулся – мало ли с чего девка глупая слезами заливается… А этот не стерпел:
– Что ж за печаль-кручина такая у вас приключилася? Али помер кто?
Девке тож выговориться надо, она и рада, цельный час казака грузила, всё как есть изложила… А закончила рассказ – снова в слёзы сей же час!
– Ладно, девка, тока не ной. Осень на дворе, а ты сырость разводишь. Пусти-ка меня в избу, посижу-покумекаю, как твоему горю помочь…
Ну сирота да тётка в дом его приглашают, за стол сажают, подают остатки каши да ещё щи вчерашние. Казак за всё благодарствует, а сам лоб морщит, думу думает. Долго думал, соопределялся, в уме взвешивал, а потом и говорит:
– Надо замуж идти! Коли слово дадено, так бери честь и неси – много дур на Руси… Доставай самое что ни на есть разнарядное платье да платок поцветастее, а соседям накажи и носу через забор не просовывать – не ровён час, цельным кагалом нечистая сила за невестой явится!
Девка, как снулая рыба, сказала «спасиба», и хоть слёзы роняет, а что велено исполняет. Вот закатилося ясно солнышко, отпели петухи зорьку вечернюю, собирается сирота во последний путь. Не успела платья переменить, как за окошком стук да гром! Едет-скачет цельный кагал свадебный – три телеги разбитые, всякой нечистью набитые: тут и лешие, и овинные, и бесовки рылосвинные, и скелеты с балалайками, и кикиморы, и бабайки… А впереди всех женишок – наиглавнейший чёрт! Уже ничем и не скрывается, ни под какие личины не рядится – за своим пришёл, за обещанным!
Сирота как в оконце глянула, так и в обморок… А казак времени не теряет, надевает поверх формы платье девичье, платком накрывается, сапоги под подолом прячет.
– А и где ж тут моя суженая?! – чёрт кричит.
– А и тута я, родимый, не радуйся. – Казак из дверей выходит.
Уж нечисть вой подняла, смех да шутки, им же праздник – душу христианскую извести.
– Один поцелуйчик! – Чёрт разлакомился, да казак его с размаху кулаком в пятак.
– Не сметь, – говорит, – до венца и облизыватца!
Ещё громче взревели гости, на телегу «невесту» сажают, на кладбище везут, дескать, там и обвенчаетесь. Чёрт нос протёр да вновь полюбовности строит:
– Дайте-кась ножки вашей нежной докоснуся…
– Не сметь, – казак ответствует и наступает сапогом чёрту на копытце. – До алтаря и не лапай зазря!
