Книга Тень Бешеного - Виктор Доценко

По ходу рассказа Милены Костик подумал, что в любом случае ничего не теряет, поощряюще кивнул и сказал:

— Звони.

Милена с некоторой опаской набрала номер.

Густой низкий голос переспросил:

— Милена? Как же, как же, нет, я не забыла и вообще ничего не забываю. Покойный Поль, то есть Павлу- ша, просил всегда оказывать тебе помощь по мере моих сил. Он часто говорил о тебе, признавался, что любит как дочь.

Милена чуть не прыснула в трубку, живо вспоминая, какие причудливые позы из «Камасутры» заставлял ее принимать этот дохленький на вид, но ненастный старикашка.

— Да–да, он практически заменил мне отца, — про–шелестела она в ответ своим самым нежным голоском.

— Так чем могу служить? — доброжелательно про–рокотало в трубке.

Не излагая сути дела, Милена попросила принять ее близкого друга, молодого человека, оказавшегося в затруднительном положении.

— Молодого человека я с удовольствием приму, — последовал незамедлительный ответ. — Честно вам скажу, милочка, терпеть не могу работать с бабами: они все такие суетливые и занудные. — Немного подумав, добавила: — Пусть ваш друг приходит завтра, часов в двенадцать. — И продиктовала адрес.

«Ведьма» выглядела совсем не так, как Костик пред–полагал, хотя, что именно ему хотелось увидеть, вряд ли он сам мог сформулировать конкретно.

Словом, внешне она его никак не впечатлила. Небольшого роста, в длинном черном платье с воротничком из старинных кружев. Темные волосы с проседью гладко зачесаны назад и скреплены на затылке большим старинным гребнем с россыпью каких‑то блестящих камешков.

Костик не был знатоком антиквариата, но тут интуитивно почувствовал, что вещь эта очень старая и, наверное, очень дорогая.

Однако и это не убеждало его в правильности пред–принятого им шага.

Эльзевира Готфридовна обитала в трехкомнатной квартире на третьем этаже пятиэтажной хрущобы недалеко от станции метро «Водный стадион». Костик же почему‑то был убежден, что настоящая колдунья, да еще из «бывших», непременно Должна жить либо в районе Старого Арбата, либо, на худой конец, где‑нибудь на Чистых прудах.

Обнажив в приветливой улыбке белоснежные зубы, хозяйка провела его в гостиную, где было довольно светло.

На вид Костик дал бы Эльзевире Готфридовне лет пятьдесят с небольшим. Красивое, классических пропорций, лицо, белая кожа без единой морщинки. Словом, приятная во всех отношениях дама не первой молодости. Несколько контрастировал с ее довольно хрупкой внешностью низкий и немного хрипловатый голос.

«Наверняка курит», — подумал почему‑то Костик.

И оказался прав: усаживая его в низкое кожаное кресло, хозяйка дома подвинула ему пепельницу в виде ладьи, нос которой венчала обнаженная женская фигура, а сама закурила папиросу с длинным мундштуком, вынув ее из резной деревянной шкатулки.

По комнате поплыл неведомый Костику сладкий и пьянящий аромат, от которого у него немного закружилась голова.

Едва Костик подумал, что это, возможно, какая‑то разновидность гашиша, как Эльзевира Готфридовна, внимательно за ним наблюдавшая, со снисходительной улыбкой произнесла:

— Я просто привыкла за много лет к этому сорту восточного табака. Мне его привозят издалека, но не беспокойтесь, Константин, наркотическим воздействием он не обладает.

Воцарилась пауза, во время которой хозяйка бесцеремонно разглядывала Костика, который в свою очередь изумленным взором оглядывал комнату, заставленную затейливыми старинными предметами: какие-то столики на гнутых ножках с инкрустированной столешницей, этажерки, бюро, бесчисленные статуэтки; в древнем дубовом буфете светилась старинная посуда из фарфора и хрусталя.

Костик сразу понял, что все это стоит баснословных денег. А между тем дверь квартиры была типовой — деревянной — и выглядела довольно хлипко.

— А вы не боитесь грабителей? — Профессиональный вопрос сорвался у Рокотова с языка помимо его воли.

— Милый мальчик, я уже давно ничего и никого не боюсь, — последовал ответ.

Темные, цвета спелой вишни, глаза с откровенным любопытством изучали Костика.

«Интересно, — подумал Костик, — сколько же все-таки ей лет?»

Он вспомнил, как когда‑то Савелий рассказывал ему про пожилых американок, реальный возраст которых определить невозможно: по фигуре и по лицу можно дать лет сорок с небольшим, а на самом деле они раза за два старше. Савелий говорил, что возраст женщины выдают шея и руки, но шея хозяйки была прикрыта кружевным воротничком, напоминавшим жабо, которое он видел на старинных картинах, а на руках были длинные, до локтей, телесного цвета перчатки.

На чуть подкрашенных губах хозяйки заиграла полуулыбка — то ли доброжелательная, то ли снисходительная.

— Не пытайтесь решать вопросы, которые вам не под силу, а лучше поделитесь-ка со мной поскорее той жизненной драмой, которая вас ко мне привела, милый молодой человечек, — пробасила Эльзевира Готфридовна.

Костика неприятно задело слово «человечек», и он по возможности кратко изложил суть своего дела.

Внимательно выслушав его, пожилая дама переспросила:

— Если я правильно поняла, вы убеждены, что все эти люди умерли насильственной смертью, и я должна вам помочь найти убийц?

В вопросе звучал очевидный подтекст: «Вы хотите перепоручить свою работу мне?»

Костик заметно стушевался, но все же вымолвил:

— Не найти, но, может, идею какую‑то подать… Милена говорила…

Эльзевира Готфридовна расхохоталась настолько громоподобно, что в буфете зазвенели рюмки.

— Наивная девочка сильно преувеличивает мои сегодняшние возможности. Это покойный Павел, я всегда звала его Поль, изображал меня какой‑то всесильной волшебницей. Он был неисправимый романтик, а потому так доверчив, бедняга. Но ему я и правда много помогала. Лет двадцать — тридцать назад я, наверное, и вам могла бы помочь, но я теперь очень стара и с каждым днем теряю силы. А многое из того, что сейчас происходит на земле, я просто не понимаю, — печально закончила она.

Костик уловил, что в помощи ему отказано, и уже собирался было вежливо откланяться, как Эльзевира Готфридовна спросила:

— У вас есть фотографии ушедших?

Костик чутко уловил, что она сказала «ушедших», а не «умерших» или «усопших». Это явно что‑то значило, но что именно — понять ему было не дано.

Он молча передал ей два набора фотографий, которые предусмотрительно захватил с собой. Первый на бор состоял из фотографий живых людей, второй — из снимков, сделанных после смерти.

Эльзевира Готфридовна взяла фотографии и прошла в дальний угол гостиной, где села за бюро красного дерева. Зажгла висевшую прямо над ним яркую лампу, какие бывают в операционных, и принялась внимательно изучать снимки, негромко напевая какую‑то странную заунывную мелодию на неизвестном Костику языке. Потом она вынула из бюро старинные карты и стала раскладывать их, смешивать, тасовать и снова раскладывать. Продолжалось все это минут пятнадцать.