Книга Цена жизни - смерть - Фридрих Незнанский

— Из Генеральной прокуратуры. Но это не имеет значения, считайте, что я Олегу друг и хочу ему помочь.

— А этот товарищ, — Ровенглод кивнул в сторону помалкивавшего в уголке Грязнова, — из милиции?

— Начальник МУРа, — отрекомендовал «товарища» Турецкий. — А вам что, Говоров позволил только с конкретными ведомствами разговаривать?

— А вы точно ему, это, друг?

— Мне на Библии поклясться или на Конституции?

— Он сказал, если вдруг из ФСБ кто-то про него что-то будет спрашивать, то одно слово, это, вылетит — и весь наш лагерь-городок придут-спалят или выход бетоном зальют, чтобы мы там заживо поумирали, как, это, жрецы фараонов в пирамидах.

— То есть он совсем больной?

— Ага.

Еще бы, трудно представить, что Говоров в нормальном, здоровом состоянии станет распространяться о том, кто его ищет, или позволит продать бронежилет.

— Как мне до него добраться? — спросил Турецкий.

— А никак, — ответил бомж, — вы один его ни за что не найдете. Проводник нужен.

— Ну вот вы нас и проводите.

— Кого это — нас? — насторожился Ровенглот. — Я милицию не поведу, они там заблукают, а мне отвечать.

— Не милицию, только меня и вот товарища, — объяснил Турецкий.

Грязнов посмотрел на него как на идиота и красноречивым жестом выразил свое острое нежелание пускаться в подобную авантюру.

— Ладно, вас проведу, только ночью. Ночью оно, это, безопаснее, там же метро, а напряжение только ночью и отключают.

— На кой черт тебе это нужно?! — возмутился Грязнов, когда Ровенглода увели. — Делать нечего? В диггеров решил поиграть?

— В сталкеров, — огрызнулся Турецкий. — Не хочешь, не ходи. Хотя только так ты можешь искупить прокол со Старухиной.

22

Грязнов все же пошел — не бросать же друга в трудную минуту. Тем более если журналист действительно подтвердит, что бронежилет его, то это положит конец дурацким и бесплодным поискам. А значит, вывод: польза всему ведомству и его МУРу — в частности.

Было около трех часов ночи, шли они уже больше часа, и если первые пятнадцать минут еще были слышны какие-то звуки с поверхности, то потом уже ни черта. Вязкая, липкая тишина висела, лежала, слоилась вокруг. И даже живой, веселый треп Ровенглода не рассеивал мрачного настроения сыщиков.

Грязнова одолевали мысли о секретных подземных объектах типа резервных командных пунктов ПВО и в свете этого — об автоматических самонаводящихся пулеметах, минах, электронных ловушках и прочих приятных сюрпризах, которые могут ждать их на пути. Надежда была лишь на то, что Ровенглод не Сусанин, да еще можно было предположить, что все давно заржавело и утратило боеспособность.

А Турецкий старался не думать о десятках метров земли над головой, на которой еще стоят дома, лежат дороги и ездят машины. Как-то в метро это в голову не приходит, возможно потому, что там светло и потолки такие высокие и мощные.

Собственно, в загадочный мир подземелий они проникли без препятствий: через подвал обыкновенного старого дома в районе Красных ворот. Через железную дверь с нарисованной на ней молнией и давно стершейся надписью «Не влезай, убьет», открыв имевшимся у бомжа ключом обычный навесной амбарный замок. Дальше — в тоннель, где гулял сквозняк и что-то шевелилось вдоль стен, потом в какое-то подобие шахтного штрека с довольно длинной вертикальной железной лестницей.

Проведший всю свою сознательную жизнь в горной промышленности, бомж спокойно топал впереди, освещая дорогу и не переставая трепаться:

— Тут в старых переходах главная проблема — старая крепь, ставили где, это, еще до войны, а где и до революции, наверно, где-то и совсем сгнила и рассыпалась, потому если столбы видите, не опирайтесь, лучше вообще их, это, не трогать. Обрушиться может от самой малости, — скажем, поезд в отдалении протарахтит. Опять же под ноги надо смотреть, у вас вон на улицах дома проваливаются, а тут чего уж говорить — бывают такие дырищи, особенно где вода подтекает. Опять же речки подземные, ключи, родники, — бывает, в такое болото забредешь. А когда снег тает или дожди сильные, тут воды по колено. А сколько народу по глупости пропадало: за ржавую трубу схватишься, а она под током — крыс тут много, изоляцию на кабелях погрызли, вот и бывает. А еще…

— Кончай пугать, — попросил Грязнов, — лучше веселое что-нибудь расскажи. Жизнеутверждающее. Например, что будет, если, пока мы тут гуляем, тот замок кто-нибудь возьмет и обратно закроет?

— Да разве выходов мало! Это я вас самым наилегчайшим путем веду, а выйти-то можно и по-другому. Кстати, почитай, уже пришли.

И действительно, коридор, по которому они двигались, несколько расширился и вдалеке замаячили дрожащие огоньки.

— Это вот и есть наш тупичок, — с некоторой гордостью сообщил Ровенглод, хотя гордиться тут было явно нечем: в квадратном помещении метров двадцать на двадцать на каких-то отвратительных тюфяках и матрасах сидело, лежало, храпело человек десять неопределенного возраста и пола.

Пахло плесенью и мочой. Кто-то из угла натурально заржал, и смысл ржания сводился к тому, что водка уже кончилась и Ровенглод опоздал.

Говоров относительно неплохо устроился: он лежал на надувном матрасе, укутанный в спальник. Хотя температура здесь была градусов двадцать, его бил озноб, а лицо блестело от пота, он не спал — бессмысленно вращал глазами, не совсем соображая, кто перед ним и что происходит. Турецкий с Грязновым осторожно приподняли его и влили в глотку стакан предусмотрительно захваченного коньяка. Потом при свете фонаря осмотрели рану. Рана была нетяжелая — его действительно полоснули ножом по ребрам, неглубоко, и, если бы ее сразу обработать и перевязать, зажило бы через пару дней. Но от грязи порез загноился.

— Александр? — вдруг узнал Турецкого Говоров. Коньяк сделал-таки свое благородное дело: журналист почти пришел в себя, хотя его продолжало лихорадить. — Саша, я набрел на такое!

— Тебе в больницу нужно, — сказал Турецкий. — Мы сейчас поможем тебе встать и потихоньку пойдем на поверхность — глядишь, к утру и дойдем.

Говоров энергично замотал головой:

— Мне на поверхность нельзя, они меня уже вычислили. Я не самоубийца, сам в петлю не полезу.

— Кто вычислил?

— ФСБ.

— Они тебя подрезали?

— Нет, шпана. Здешние беспризорники. Но я уже в норме. Теперь все будет нормально.

— Ты мне отдашь материалы по Кривенкову? — спросил Турецкий.

— Кривенков — это туфта, его скоро и без нас кончат. На улицах появился синтетический героин. Действие у него такое же, как и у обычного, но привыкание наступает еще быстрее. Его производят в секретных лабораториях ФСБ, и эти лаборатории находятся где-то здесь, под землей.