Книга Убийство арабских ночей - Джон Диксон Карр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Прошу прощения, сэр, – прервал меня Пруэн, – но не забыли ли вы ту даму с жесткими чертами лица, которая не так давно была в этом кабинете и устроила нечто вроде ссоры? Я не слышал, что именно она говорила, но, судя по тем словам, которыми вы ее проводили, я предположил, что и она имеет какое-то отношение к Пендерелу…
– Верно! – признал я. – Миссис Анна Рейли. Да, и ее надо учесть. Таким образом, у нас одиннадцать подозреваемых, возможно это или невозможно, правдоподобно или нет. Повторяю, сынок: я организатор и руководитель, а не детектив. Искать, где у осла хвост, должен тот, кто умеет работать вслепую. Я к ним не отношусь. Следовательно…
– Хм, – задумчиво произнес Пруэн.
– Следовательно, я чувствую, что пришло время спустить с поводка знаменитую ищейку, суперинтенданта Хэдли. Попкинс точно и исчерпывающе изложит мою точку зрения. Я скольжу по верхам, обращая внимание на те странности, что бросаются в глаза. В том или ином смысле я выметаю их. Одиннадцать пунктов, одиннадцать подозреваемых; так что все совпадает. Попкинс особо подчеркнул: «Я уклонился от вопросов, которые напрашиваются сами собой; здесь я обратил внимание только на странности». В этом плане он, вне всякого сомнения, был прав. Но кроме того, Попкинс сказал: «Я предполагаю, что, когда вы получите ответы на все эти вопросы, вы найдете убийцу». А теперь я могу всего лишь предположить, что Попкинс оказался самоуверенным болтуном.
На каждый из пунктов был получен ответ – где-то полностью, где-то частично; но вся ситуация в целом обрела, если хотите, еще более бредовый и непонятный вид, чем раньше. И единственное, что я могу сделать в этом деле, мое единственное приношение в виде венка на могилу этого бреда, будет окончательным и бесповоротным. Я вручаю ему оружие.
Пока Пруэн пытался понять, что, ради всех святых, я несу, я расстелил на столе список Попкинса из одиннадцати пунктов и взял большой красный карандаш. Поперек текста я крупно написал последний вопрос: «Так кто же убил Раймонда Пендерела?»
Кто убил Раймонда Пендерела? Я могу вам это сказать. Убийцей был человек, на которого сначала не падало никаких подозрений; и я уверен в этом, и главный прокурор уверен, и министр внутренних дел – и даже сэр Герберт. Если не брать во внимание возможные отклонения в ходе судопроизводства, в данный момент убийца Пендерела будет… нет, не собираюсь утверждать, что его отправят на виселицу, ибо ни полиция, ни жюри присяжных не станут переживать из-за смерти жиголо и шантажиста, но, самое малое, ему вынесут суровый приговор.
Только вот в чем сложность. Считать ли себя знаменитой ищейкой, как меня аттестовал сэр Герберт, или нет, но должен признаться, что никогда не испытывал особой склонности тут же брать след и кидаться в погоню. Если бы вся эта история естественным порядком завершилась поражением, генеральному прокурору пришлось бы поставить на ней крест и отнести в разряд нераскрытых. Но ничего подобного не произошло. Юстиция, которой продуманно показали нос, оказалась в сложном положении, ибо у нас не было возможности найти убийцу и сказать: «Ату его!» Такое положение дел было нетерпимо, и надо было искать выход – хотя бы для начала найти лжесвидетеля. Этого настойчиво требовал министр внутренних дел, хотя на первых порах я отнюдь не рвался взваливать на свои плечи неподъемный груз. Но поскольку личному составу пришлось бы рано или поздно заняться этим делом, я решил приложить все силы и одержать победу.
Поскольку в нашем распоряжении имелись лишь устные рассказы, должен признать, что не посягаю ни на изысканную иронию Каррузерса, ни на ворчливое добродушие сэра Герберта. Не претендую я также на пылкое и многословное воображение Иллингуорда; сдается мне, что пожилой пастор слишком серьезно увлекся почетной ролью повествователя. Я верю четкому, ясному и логичному изложению, в котором наличествуют эти три требования; например, в результате беседы сэра Герберта с Пруэном мы получили запутанную историю, которую можно прояснить, лишь только если удастся выделить в ней самые важные аспекты. Ясность, ясность и ясность! Единственный писатель, которого я могу постоянно читать и перечитывать, – это лорд Макколей,[15]ибо у него никогда не встречается предложений, к которым необходимо возвращаться, чтобы понять их смысл. Доктор Фелл может подтвердить, что я люблю патетические и звонкие фразы (как и Макколей), но и они должны быть подчинены правилам ясности и логики.
Убежден, что никогда еще не встречалось дела, в котором было бы столько возможностей воспользоваться чистой логикой. Причина – в обилии странностей. Но логика, джентльмены, не теряется в их среде, а, напротив, прекрасно себя чувствует. В обычных обстоятельствах при встрече со стандартной головоломкой могут быть десятки объяснений, так что, если детектив выбирает неправильное, дело с самого начала обречено на провал. Однако при столь необычных обстоятельствах, как правило, есть только одно возможное объяснение; и чем более странными кажутся детали и подробности, тем уже перечень мотивов, которые вызвали их к жизни. Например, взять историю с кулинарной книгой, которая получила столь простое объяснение, но сколько она успела вызвать туманных предположений. Логика же докажет, что тут может быть только одно объяснение – и довольно простое. Но пока его нельзя уловить в силу естественного человеческого стремления отбрасывать логику и очертя голову кидаться искать ответа на стороне. Сталкиваясь со столь сложной проблемой, мы считаем, что решение ее должно быть таким же сложным.
Так что, имея на руках целый ряд событий, я предлагаю шаг за шагом искать ответ на них. Как сообщил сэр Герберт, это дело было поручено мне в субботу, так что до понедельника я не занимался ни детальным расследованием, ни допросами. Но я тщательно перечел все доступные мне рапорты и донесения и провел двухчасовое совещание с Каррузерсом, в ходе которого меня поразили некоторые бросающиеся в глаза факты. Пока не буду говорить, к каким я пришел выводам; скажу лишь, что они касались обуви мертвеца и его пенсне. И все же меня заинтересовало это дело, исключительно заинтересовало, и мне очень хотелось обсудить его с доктором Феллом, которому стоило бы быть рядом, а не блаженствовать под небом Южной Франции. В субботу во второй половине дня сэр Герберт послал за мной. Он только что вернулся из музея Уэйда, выслушав там то, что сейчас рассказал вам. Он вручил мне список пунктов, вызывавших сомнения. Неоценимый Попкинс (порой он ведет себя как чопорный идиот, но в здравомыслии ему не откажешь) успел его составить. С самого начала в нем прослеживалась откровенная поддержка первого предположения в рапорте Каррузерса.
Не случайно мое второе имя звучит как Коушн,[16]и пока я предпочел промолчать. Вместо этого я попытался установить контакт с самыми разными людьми, имеющими отношение к этой истории. Несмотря на хвастливое заявление Джеффри Уэйда, что он всех притащит за шиворот, публика эта разбрелась кто куда. Мириам Уэйд была в доме своего старика в Гайд-парке, приходя в себя от нервного потрясения; во всяком случае, два навещавших ее врача сказали, что она нуждается в покое, как минимум, на двадцать четыре часа. Они же сообщили, что Гарриет Кирктон чувствует себя несколько лучше. Молодой Бакстер, смертельно пьяный, пребывал в своей квартире на Дюк-стрит. Остальные, похоже, воспринимали ситуацию с большим легкомыслием – но все же по-разному. Когда я позвонил домой старику, к телефону подошел Джерри Уэйд, который и сообщил мне последние новости.
