Книга Господин следователь - Евгений Васильевич Шалашов

Высокопревосходительство господина министра.

Точно, они же однофамильцы. Не привык еще.

— У городского самоуправления и земства какие-то тёрки? — усмехнулся я.

— Тёрки? — нахмурился Василий Яковлевич, не враз понявший термин, потом до него дошло. — Нет, у Городской думы и уездного земства противоречий нет. У земцев имеются претензии лично к Милютину, как к купцу. Председатель уездной земской управы господин Румянцев, а вместе с ним господин Дунилин, как его помощник, пытаются обложить налогом имущество самого Ивана Андреевича, а тот считает, что это незаконно и уже отправил прошение губернатору.

— Мне эти разборки по барабану, — отмахнулся я, снова принявшись прожигать взглядом подозреваемого. — Признались бы, что убили старика. И нам легче и себе бы душу облегчили. Значит, явку с повинной написать не желаете?

Взгляд у помещика отчего-то стал совсем изумленным. Не понимает человек русских слов, не хочет сотрудничать со следствием. Сейчас бы вытащить револьвер, стукнуть рукояткой по столу и в худших традициях фильмов о чекистах крикнуть: «Колись, сука!»

Раз револьвер оставил дома, то пришлось снова лезть в папку.

— Бумага номер три, — объявил я. — Решение Сиротского суда Череповецкого городского магистрата о прошении солдатки Ивановой о записи прижитого сына в мещане. Суд в лице председателя — бургомистра Красильникова и двух непременных членов постановил: выяснить — не имеется ли у помещицы Быковой, в деревне которой живет солдатка, каких-нибудь препятствий к тому, чтобы записать Захара Богданова в мещане.

Я снова сделал паузу, пытаясь понять — то ли Дунилов настолько упрям, то ли он не считает, что этих доказательств достаточно? Пожалуй, второе. Но он не знает, что у меня припасено еще кое-что.

Похлопав по своей папке, сказал:

— Здесь у меня донесение капитана-исправника Сережкина о том, что помещица Быкова утверждает — Захара Богданова она воспитывает с малолетства, потому как солдатка Анна Иванова — девка гулящая, за ребенком следить не желает. И тут еще целый список свидетелей.

Когда я читал документы, был несказанно удивлен. Я-то, со своих пролетарских позиций считал, что капитан-исправник возьмет объяснения у помещицы, этим и ограничится. Помещикам веры больше, нежели солдаткам. Дотошный капитан-исправник опросил четырнадцать (!) человек — и дворовых людей, и крестьян, и соседа-помещика, которые подтвердили, что Захар Богданов живет у надворной советницы вдовы Анастасии Быковой с младенчества.

— Итак, что мы имеем? — задал я вопрос тоном Эркюля Пуаро и сам же на него ответил. — Мы имеем данные о том, что убитый Антип Двойнишников являлся отцом некого Захара Богданова, которого воспитывала помещица Быкова, бывшая владелица села Рождество, деревни Дунилова и окрестных земель. Ваша бабушка, пусть и двоюродная, верно? А земли-то кому достались после смерти помещицы?

— Земли достались моему отцу, отставному подполковнику и кавалеру Дунилину, — гордо ответил помещик. — Да, мне известно, что моей матерью была какая-то крестьянка, зато мой отец — дворянин. И что?

Я немного помедлил, потом опять полез в папочку и вытащил из нее последнюю бумагу. Ее Михаил Артемович отыскал не в своем архиве, а раздобыл у приятеля, трудившегося канцеляристом при Дворянской опеке.

— А то, господин Дунилин, что имя матери вашей прекрасно известно, потому что это и есть Анна Иванова, солдатка деревни Строжок, но отцом отчего-то вписан местный помещик, поручик Дунилин Семен Никодимович. Документ об усыновлении оформлен как положено — испрошено разрешение у предводителя губернского дворянства, у правящего архиерея. Даже вписано, что на Семена Дунилина наложена епитимия за блуд. Зато Захар Богданов, сын солдатки, стал Захаром Семеновичем Дунилиным, потомком дворянского рода. Неужели ваши приемные родители скрывали правду? Еще — не поленюсь, сделаю запрос в полк, где служил ваш приемный отец. В полковой канцелярии должны быть сведения об отпусках поручика Дунилина. Находился ли он на службе в год вашего зачатия или нет?

Тут я, конечно, запугиваю. Вряд ли такие сведения сохранились в штабе, если и да, то ответа не дождусь. Но помещик-то об этом не знает.

Дунилин продолжал молчать, уставившись в одну точку. Я вздохнул, встал из-за стола и сказал:

— У меня есть основания полагать, что вам стало известно о своем настоящем отце, но не вы хотели, чтобы правда вышла наружу. Поэтому вы его и убили. Не желаете рассказать нам об убийстве? Нет? Что ж, пока посидите, подумайте, а мы станем обыск проводить. Василий Яковлевич, — обратился я к исправнику, — не присмотрите за Захаром Семеновичем?

— Что вы собираетесь искать? — встрепенулся Дунилин.

— Вашу одежду, — ответил я, и уточнил. — Ну, ту самую, в которой вы были в ночь убийства. Вы от нее избавились? Закопали где-то? Если сожгли, скажите, чтобы не искать.

— Не сжигал я испачканную одежду, — выдавил из себя Дунилин.

Милый ты мой! Ты же признание сделал. Я про кровь ничего не говорил.

— Не сжигали? Куда вы ее девали? Нам, кроме одежды, ничего и не нужно, а искать будем — весь дом перевернем, во дворе все перекопаем. Если в пруду утопили, мужичков соберем, осушить прикажем.

Поплыл мой подозреваемый. Судя по угасшим глазам, готов сделать признание. Ну, не тяни резину.

— Милейший Захар Семенович, облегчите душу. И вы устали врать, да и мы устали вас слушать. Так куда окровавленную одежду спрятали?

— Все в огороде.

— В грядке, что ли? — не понял я.

— На пугале.

[1]Ленский — псевдоним Александра Вервициотти, заслуженного артиста Императорских театров.

Глава двадцать вторая

Признание отцеубийцы

Исправник поднялся с места, кивнул — мол, сам озаботится. Вот и ладно. Городовые все равно во дворе без дела скучают. Еще показалось, что Василий Яковлевич не захотел слушать признание преступника.

Вытащив пару листов бумаги — на сей раз типографских бланков, что недавно прислала нам Судебная палата, вписал анкетные данные подозреваемого: Дунилин Захар Семенович, 45 лет, православного вероисповедания, женат, двое детей, в военной и гражданской службе не был, наград не имеет, под судом и следствием не состоял. Занятие — землевладелец Рождественской волости Череповецкого уезда Новгородской губернии. Перед тем, как предупредить помещика об уголовной ответственности за дачу ложных показаний, а еще о том, что на суде ему придется приносить присягу, полюбопытствовал:

— Вы поклонник Эдгара По?

— Эдгара По? — не понял подозреваемый. — А кто это?

Вот те на. Думал, что Дунилин читал рассказы об Огюсте Дюпене, знает, что лучший способ что-нибудь спрятать — оставить на видном месте[1].