Книга Грозовой Форт - Алексей Ар

ультразвуке.

— Я… — Кулинар завозилась, стараясь перекатиться на бок и подтянуть оружие.

— Тихо, — прошипел я. Да какого хрена?

— Иду, — вдруг объявил наверху тощий. — Держитесь!

Не знаю, что ему подумалось, но остановить бойца я не успел. Набор костей и рвения, отягощенный броней, колуном, рюкзаком и Пугалом сверзился вниз в благородном порыве.

— Зараза, — успела прокомментировать мелкая, заслышав хруст.

И мы провалились.

Свет сыграл с тьмой в веселую круговерть. Реальность раздробилась на отдельные фрагменты, что смазались в движении, и финита — я молодецки ухнул, врезавшись плечом в пол. Организм перетряхнуло. Что-то хрустнуло, звякнуло и зашуршало. Но боль пока умеренная — не способная сбить сознательное. Так что попробовал перевернуться и прицелиться — пусть враг, коли таковой случится, видит угрозу.

Бойцы возятся точно стайка коал — с охами, вздохами и чувственным матом.

— Замерли! — пришлось поднажать голосом. Пока нас не едят, можно привнести в действительность порядка. — Статус.

— Сейчас командир. — Голосок у Ивы глухой и болезненный. Опять не слава Оси, опять проблема. — Сейчас…

Я посмотрел на крышу, в которой рваными краями щерилась дыра. Вот каким хером мы пробили дыру в металле? На вид конструкт прочный, но повел себя хуже листа картона. Флуктуация?

«Пустота»

Да чтоб тебя, железная! Твои комментарии дарят мне седину. Сердчишко зашлось набатом и останавливаться не собирается. А прицел уже нехорошо водит по абрису разлома — называется, хрен попадешь. Давай-ка — вдох-выдох. И подумать о чем-нибудь красивом. Намерение, бесспорно, хорошее…

Что значит «пустота»?

— Ушибы, — нарушила общее сопение Ива. — У тощего фингал.

— Че? — Шест возмущенно привстал и добротно приложился к изогнутому поручню. Загудело.

— Хочешь второй для симметрии? — спросил Замес и с намеком покосился в мою сторону.

И чего им неймется? Мы вроде как при исполнении — выполняем боевую задачу с численным превосходством противника. Хотя, чего спрашиваю — нервничают ребятушки, до адреналинового шторма и потери контроля.

— Когда выйдем, бойтесь, — пообещал я тихо и внушительно. Гляжу — осознали перспективу и немного сменили приоритеты ужасного. А подземка — то херня, просто давящий пыльный склеп.

Темнота у вагонного тамбура чуть шевельнулась. Толком разглядеть не успел — просто на периферии дрогнули оттенки. Но через мгновение я уже перетек в стойку и вскинул автомат. Боль пройдет, смерть — нет.

Бойцы худо-бедно повторили маневр. Мельком я увидел в луче лицо Ивы с щедрым мазком крови от носа до уха.

Тьма равнодушно застыла, насмехаясь над дрожью фонариков.

Могло показаться? Очень даже да — нервы, напряжение, то да се.

Где-то в соседнем вагоне заплакал ребенок. Звук похож до одури.

— Стреляю, — тощий почти выдавил слово. Скрутило мужичка. Но я и сам готов щедро нажать на спусковой — чтобы лишь вспышки и грохот стрельбы. Они понятны и милы сознанию, которое ежится в пароксизме потустороннего приступа.

Звук прекратился столь же резко. И вновь растеклась тишина.

Вагон, за мутными окнами призраки стен, на седушках серый налет и два тамбура перехода -черные пятна неизвестности. Это если, сука, коротко и без экивоков.

Нам гипотетически налево, если верить карте. Именно туда, где плакала Муэрте. Лепота.

— Стреляю, — в шепоте костлявого уже нотки отчаяния.

— Мы и в первый раз слышали, — согласился я.

— То есть не стрелять? — с надеждой спросил боец.

— Достал, — кивнул я. — Встали и за мной.

Где-то что-то скребется. Если акцентироваться, то пробирает прям до мурашей. Но оставаться на одном месте — это не про смену, согласитесь. Идти первым не то, чтобы хочется, но выбора нет, потому как судя по мимике подопечных их состояние сродни дурости тощего. Один чих и случится локальный армагеддон. Ошметки пластика, звон бьющегося стекла, треск отделки, все дела. И много, много вспышек.

Я помотал головой, отгоняя виденье. Повел стволом — от окна к окну. Тени опять шевельнулись? Еще шажок, еще метр — мало-помалу и до победного.

Во втором вагоне нашли два мумифицированных трупа -мужской и детский — сидели понуро на сиденье, свесив головы, точно задремали. Под ногами разворошенный чемодан, на который задумчиво воззрилась Крыса.

Постояли, иррационально наблюдая за останками — шевельнуться или нет. Одно движение, стоит признаться, и я выстрелю первым.

— Ка, — едва слышный писклявый голосок прозвучал снаружи. И смена резко навелась на ближайшее окно. — Ка. Ка.

— Бесит, — признал я, пока народ бледнел и тискал приклады. — Нахуй.

И запулил в треснутое окно горючкой. Благодарное пламя легло красноватым отблеском на вагонное пространство. А нам не жалко — пиро всегда голодно и радо любому движу. Если мистика не понимает, пусть горит.

— Уши закрыли. Тощий залп по курсу. Не стесняйся.

— Говорил же, — важно объявил Шест и подтянул шмалабой. — Знакомьтесь, Ка-Ка, — Пугало.

Рубануло так, что несколько окон ссыпались на пол. Следующий тамбур вынесло к херам — облако пластика и металла плеснуло щедрой волной. Смена №7 постучала, черти, встречайте.

— Марш! — Я быстрым шагом направился к пролому. Гул пламени и скрежет осколков — вот тот шум, что льется бальзамом по нервам. Музыка, да.

При переходе в вагон я успел заметить невысокую юркую тень, что шмыгнула из тамбура. Противник обозначился и стало полегче. Огнем и мечом, помните.

Третий вагон, четвертый, пятый. Картинка почти одинаковая — изломы, мусор, остатки багажа, костяки и мумии. Одно хреново — все трупы сидели почти в одинаковых позах. Какой-то поезд задремавшей смерти, не иначе. Но смена движется и любые возгласы я давлю почти рычанием.

Вперед, бойцы. Хрустим-шагаем.

В крайнем вагоне выломали одну из створок двери, спрыгнули в пристенок и, протиснувшись вперед, с почти оргазмическим удовольствием вывалились в свободное жерло тоннеля. Свобода, ек-макарек. Относительная, конечно, но слепая тусклая кабина состава за спиной