Книга Пекинский узел - Олег Геннадьевич Игнатьев

тщанием изобразил сцены императорской охоты. Император с тоненькими чёрными усами выпускал из лука стрелу, нацеленную вдаль, а его конь стремился не отстать от грациозной антилопы, преследуемой сворой свирепых собак. Будуар хозяина дворца представлял собой огромную шкатулку, расписанную изнутри разнообразными постельными сценами. Чем выше располагались изображения мужских и женских тел, тем они были ярче и бесстыднее. От вида парных и групповых совокуплений кружилась голова. Николай изумился: такого он ещё не видел. В кабинете китайского купца его поразило обилие старинных книг в твёрдых картонных коробках с застёжками на черепаховых пуговицах, и невероятное множество витиеватых безделушек, вырезанных из железного дерева и тщательно отполированных. В других комнатах он заметил уже знакомые ему приземистые канги: печи-постели. На них лежали тонкие перины, застланные верблюжьими одеялами.

Печи-постели внутри полые, тепло поступает в них снаружи, из отдельно стоящей котельной. Специальные слуги-истопники следят за температурой в доме.

Изумляли многочисленные вазы, — статуэтки животных и птиц, выполненные из фарфора: тонкого, почти прозрачного, певучего. Комнаты, отведённые барону Гро, нельзя было назвать роскошными, но лакированный стол был столь обширен, что за него разом могло сесть не менее трёх дюжин человек, хотя стульев в комнате было гораздо меньше. Барон Гро со скорбным видом сообщил, что "всё бы ничего, как говорят у русских", но эти бесподобные, китайские нахалы — тараканы!

— Редкостные твари!

Игнатьев посочувствовал и рассказал, как с ними бьётся по ночам его оруженосец. Дмитрий обычно ложился на пол в полной темноте, пока тараканы решали все свои дела, набирал в рот горючей смеси и затем прыскал ею, чиркнув спичкой. От огненного «смерча» никто не уходил, а если уходили, то редкостные единицы.

— О! — воскликнул барон с тем восхищением, которое почти не отличается от ужаса. — Я видел этот фокус в здешнем цирке. Номер назывался: огнедышащий дракон.

— Наверное, то был мой камердинер, — пошутил Николай, и сказал, что тараканы за три ночи съели у него в корзине для белья два носовых платка и обточили ножку стула. — Жуткие прожоры.

Барон Гро махнул рукою: это что!

— Они деревья в засуху грызут, копыта у коней, даже солому. Божье наказанье.

— Мне говорили, — залюбовался одной из статуэток Игнатьев, — этих тварей вывели на юге, чтоб ими заселить все трюмы иностранных кораблей. Коты их не едят, крысоеды тоже. Их ненасытное племя может истребить за рейс тонны провизии и мануфактуры.

— Интересно, — задался вопросом барон Гро, остановившись у раскрытого окна, — а опиум-сырец они едят?

— Надо узнать, — сказал Игнатьев и тоже подошёл к окну с видом на парк. — Можно поставить опыт.

— Да, — согласился француз и рассказал о первых итогах переговоров, о категорическом неприятии им и лордом Эльджином церемониала девяти коленопреклонений. — Я им прямо заявил, — похвастался он, имея в виду китайских уполномоченных, — или мы диктуем свою волю, или скрещиваем мечи. — Глаза его сверкнули.

"М-да, — подумал про себя Игнатьев, — союзники идут ва-банк".

— То-то Гуй Лян такой кислый, — произнёс он вслух и поведал барону об унынии в стане китайцев. — Они готовы выполнить все ваши требования, надо только подождать.

— Я понимаю, — ответил француз, — но пекинские проволочки кого угодно доведут до белого каления. До лорда Эльджина нельзя дотронуться — огонь!

Стоять вдвоём возле окна было неловко, и барон Гро отступил вбок: вдруг кто-нибудь возьмёт да выстрелит из зарослей бамбука?

Ознакомившись с ходом переговоров и пообещав быть завтра к полдню на торжественном обеде в честь командующих союзным десантом, Игнатьев простился с бароном.

Глава V

Река Бэйхэ делила Тяньцзинь на две части. Левую — обнесённую стеной и омываемую каналом с запада, где находился деловой центр и торговые склады, и правую — собственно Тяньцзинь, где расположились посольства. Здесь же величественно возвышался дворец богдыхана, в котором в 1858 году был подписан ряд договоров китайского правительства с иностранными державами, в том числе и с Россией. Текущая в юго-западном направлении с севера Бэйхэ делала в центре города поворот, в который впадал Великий императорский канал. Их соединение образовывало обширную гавань, забитую судами многих государств. Улицы Тяньцзиня просторные, прямые. В центр города попасть очень легко, так же легко найти Пагоду Пыток. В ней множество статуй, изображающих мучение грешников в аду и их всевозможные казни. Гордецов и честолюбцев сбрасывают с высокой скалы на железные зубья, отцеубийц зажимают в деревянные тиски и распиливают из конца в конец: от промежности до теменной кости, чтоб осознали, что содеяли. Неверным жёнам выматывают на колодезный ворот кишки, а с мужей — живьём — сдирают кожу. Театр пыток был открыт с утра до ночи, и у тех, кто побывал в земном аду, перед глазами долго ещё плясали бесы, казнящие людей: их кровожадность не знала границ, неутомимость — предела.

Находясь в Пекине и Шанхае, а теперь вот добравшись до Тяньцзиня и поселившись в нём, Игнатьев поражался бесчисленному множеству богов, живучих символов и жгучих предрассудков Поднебесной. Он понимал, что история Китая отмечена эпохами и знаками эпох, что казнящих и казнимых было столько, что их хватило бы на сотни тысяч лет, что у Китая было всё: правители, пройдохи, полководцы, оборотни и святые, но самое главное, что понял он, ошеломило его: у Китая не было возраста. А барон Гро жаловался, что китайцы плохо понимают честность, зато всё время думают о выгоде. «Возле нашего посольства, — морщился он, — слепой китаец каждый день играет «Марсельезу», а его напарник наяривает «Королеву Гортензию», безжалостно терзая балалайку. Оба выучились у солдат французского десанта».

Николай согласно кивал головой. Он сам имел возможность убедиться в том, как узкогрудый китаец исполнял гимн: "Боже, Царя храни!" Его гнусаво-писклявая флейта доводила Вульфа до умопомрачения. Китаец играл с такой яростью, что приходилось затыкать уши.

Барон Гро коснулся рукой шёлкового галстука, слегка ослабил узел — было душно, и выразил своё неудовольствие по поводу того, что в скором времени перебирается в Пекин.

— Не хотелось покидать этот дворец, но обстоятельства диктуют.

«Или лорд Эльджин настаивает», — подумал Игнатьев и сделал вид, что не придал значения словам барона.

— Здесь так уютно, от реки веет прохладой, особенно по вечерам, когда дышать буквально нечем. — В голосе француза сквозили нотки сожаления. — Только начал привыкать к своим покоям, к замечательному виду из окна, и на тебе: вновь собирать