Книга Золотой камертон Чайковского - Юлия Владимировна Алейникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так что же вы все-таки будете делать?
– Не знаю. Может, поговорить с ними, они все-таки не бандиты с большой дороги, вдруг признаются или хотя бы испугаются и оставят меня в покое? – По примеру композитора Максим потер лоб. – Но для начала надо окончательно поправиться, а то я сегодня еле до вас добрел.
– Держите меня в курсе и ничего самостоятельно не предпринимайте, – строго напутствовал его композитор. – А то мало ли что. А так, одна голова хорошо, а две все же лучше.
Сколько ни совещались Максим с Павлом Ивановичем, ничего умнее разговора по душам с Альтами они не придумали. Павел Иванович все еще сомневался в их виновности, а Максим был абсолютно уверен в своей правоте. Павел Иванович уговаривал его последить за ними, устроить какую-нибудь проверку, но Максим просто не мог больше ждать, послезавтра должны были выписывать Олю.
Максим все уже решил. Как только Олю выпишут, он сделает ей предложение, они поженятся, будут жить в городе, он устроится на работу, пока на какую-нибудь посменную, чтобы не мешала занятиям музыкой, хоть грузчиком на вокзал, хоть санитаром в морг. А что, там, говорят, зарплаты ого-го, шутил сам с собой Максим. А вот потом, глядишь, и творчество его начнет приносить доход. За ту новогоднюю песню ему уже заплатили, пока, конечно, немного, но лиха беда начало.
Но прежде чем начинать новую жизнь, стоило обезопасить тылы. Как бы то ни было, но летом они с Олей и Сашей будут приезжать на дачу, и он не хотел, чтобы кто-то из его близких стал случайной жертвой отравителя. А потому Максим шагал морозным вечером по тихой, заметенной снегом улице к дому Альтов, повторяя про себя заранее продуманную речь. Камертон он зачем-то взял с собой, для моральной поддержки, наверное.
– Ой какой молодой! – охала старушка в каракулевой шубке и игривой меховой шляпке набекрень.
– И одет прилично, – вторила ей подружка в такой же шубке и вязаной шапочке.
– А крови-то! Боже мой, даже смотреть страшно! – всплескивал руками старичок в дубленке с поднятым воротником, по-детски повязанным за спиной шарфом и в войлочных ботиках.
– Еще бы не было, ему же шею топором рассекли. Страсти какие. Теперь на улицу после темноты ни за что не выйду, – охала первая старушка, глядя на распростертое на пропитанном яркой алой кровью снегу тело молодого человека со светлыми волосами и уродливой раной на шее.
День выдался морозный, но солнечный. Сверкали бриллиантовым блеском сугробы, искрились покрытые инеем ветви деревьев, яркая синева разлилась над укутанными чистейшим белым снегом домами. Дачный поселок выглядел празднично и нарядно, и только кровавое пятно с лежащим на нем человеком жесточайшим диссонансом выбивалось из общей гармонии.
– Товарищи, отойдите! Как не стыдно, вы же мешаете работать бригаде! Гражданочка, вы куда, извиняюсь, лезете? Вы что, свидетель? Нет? В сторонку, – сердито оттеснял зевак от места происшествия старшина Точилин.
– Старшина, откуда здесь столько народу? Мешают работе бригады! – сердито буркнул областной следователь Жуков, стреляя глазами по сторонам.
– А что я могу поделать. Поселок маленький, зимой одни пенсионеры остаются, впечатлений от жизни не хватает, вот они все и… сбежались. Пойди их разгони, – оправдывался старшина.
– Михаил Тимофеевич, мы закончили, – подошла к ним с чемоданчиком пожилая криминалистка в мутоновой шубе. – Тело можно грузить.
– Хорошо, где кинолог, собака след взяла?
– Никак нет. Утром свежий снег выпал, да и натоптали.
– Ясно. Ну что же, осталось отработать со свидетелями, и можно ехать. Хорошо бы в теплом месте устроиться. Нет ли здесь клуба или, может, сторожки какой?
– Можно в доме убитого, – предложил старшина. – Он один жил, никто не помешает, а ключи у соседа имеются.
– Ну что ж, заодно и осмотримся на месте. Личность убитого и все такое, – решил следователь.
– С Максимом Николаевичем мы в начале лета познакомились, они как раз эту дачу купили. Я занимался с ним музыкой. Очень талантливый был молодой человек. Очень. Он, можно сказать, был моим учеником, я, как мог, помогал развивать его неожиданно открывшийся талант. У нас были планы… – промокая большим клетчатым платком глаза, рассказывал Павел Иванович, сидя напротив следователя.
– Значит, убитого вы знали хорошо?
– Думаю, да.
– Скажите, у Дмитриева были враги?
– Нет, откуда? Он жил очень тихо, занимался музыкой, компании у него не собирались, да и какие тут компании? Пенсионеры одни. Родители его навещали, иногда девушка, Оля.
– Это та, на которую напали, я докладывал, – поспешил с пояснением старшина.
– Так, вот вы говорите, что врагов у него не было, а на девушку напали? – тут же ухватился за сообщение старшины следователь.
– Так милиция установила, что это хулиганы, – взглянул на старшину Павел Иванович.
Старшина вспотел под ушанкой и пожалел, что влез в разговор.
– Так точно. Но по свидетельству убитого Дмитриева, еще осенью к нему уже пытались залезть в дом, ничего не взяли, только вот следы оставались. Он и не заявлял, а когда напали на потерпевшую Федорову, тоже ничего не взяли, видимо, девица их спугнула.
– Видимо да кажется… Хулиганов нашли?
– Никак нет.
– Все материалы по этим эпизодам передать в распоряжение следствия, – строго распорядился Михаил Тимофеевич. – Итак, гражданин Сидельников, вам известно, куда именно вчера вечером направлялся убитый?
– Нет. Может, просто прогуляться вышел. Мы виделись днем, занимались, обедали вместе, но о своих планах на вечер он ничего мне не говорил, – горько вздохнул Павел Иванович и по-стариковски шумно высморкался.
– Как же теперь родителям сообщить? А невесте? Она же только из больницы выписываться собирается, а тут новый удар.
– Да, очень жаль парня, – согласился Михаил Тимофеевич. – И все же, как я понимаю, денег и ценных вещей при себе у убитого не было, значит, версия ограбления отменяется. Но кто-то же ударил Дмитриева топором по шее, значит, у него все же были враги, и раз вы так близко общались с убитым, то должны были знать, что происходит в его жизни. Вы что-то недоговариваете, гражданин Сидельников, – с похвальной проницательностью заметил следователь.
Павел Иванович завздыхал, завозился, пряча глаза и собираясь с мыслями.
– В общем, это очень сложно объяснить… Мне бы не хотелось… В общем, фактов никаких нет, это только домыслы, и, скорее всего, это неправда…
– Гражданин, пожалуйста, поближе к делу, – поторопил свидетеля следователь.
– Да, да. Я стараюсь. Просто не чужие люди, такая известная фамилия… – бормотал Павел Иванович, собираясь с силами. – В общем, Максим думал, что… Точнее, так. У него имелся камертон, вот примерно такого размера, старинный, из чистого золота, и Максим считал, что неизвестный вор охотится за камертоном.
– Золотой камертон? Очень интересно, продолжайте.
– Да. Так вот, есть основания полагать, что некогда он принадлежал самому Чайковскому. Композитору Петру Ильичу Чайковскому, – на всякий случай пояснил Павел Иванович.
– Ясно. Дальше.
– Этот камертон некогда принадлежал бывшему владельцу этой дачи, композитору Щеголеву. Может, вы такого помните? Затем его вдова вышла замуж за композитора Гудковского, тоже очень известного. Так вот их обоих отравили. В обоих случаях отравители найдены не были, но Максим нашел здесь, на даче, старые письма, из которых следует, что Гудковский отравил Щеголева из-за этого самого камертона и женился на его вдове.
