Книга Соперницы - Шарлотта Бронте

удивлением. – Оно не мое – я впервые его вижу.

– Подумайте, вспомните, – продолжал благожелательный судья. – Быть может, вы подобрали его по ошибке на поле битвы?

Граф покачал головой.

– Быть может, – заметил Перси с издевкой, – я сумею разъяснить вашей светлости, как попало к нему это оружие, если ваша светлость позволит мне представить моего свидетеля.

Герцог знаком выразил согласие. Перси, подойдя к входу в шатер, крикнул:

– Трэверс, приведи пленника!

На зов явился лакей, ведя с собою мальчика, чье сморщенное жалкое личико безошибочно выдавало нашего старого знакомца Эндрю.

– Что такое? – воскликнул пораженный Сен-Клер, отшатнувшись. – Почему этот мальчик у вас? Он мой вассал, и я, как его сеньор, имею право знать, в чем его обвиняют.

– Он сам вам все объяснит, милорд, – сказал полковник значительно.

– Нет! – перебил герцог. – Я хочу прежде услышать ваши объяснения, сэр.

– Я нашел его, милорд, – ответил Перси, – за пределами установленных границ лагеря, вчера, чуть свет, когда совершал обход, как положено дежурному офицеру. На вопрос о том, где он был, мальчик, сильно взволнованный, не дал никакого ответа, бормотал только что-то невнятное и, очевидно, лгал. Я пригрозил строго его наказать, если он не скажет правду. Угроза произвела желаемое действие – он сразу признался, что ходил в лагерь африканцев. Я стал расспрашивать дальше и вырвал у него сведения, на которых и основываю свои обвинения против его хозяина. Эти сведения он готов сообщить вашей светлости.

– Эндрю! – сказал герцог. – Подойди сюда. Ты обещаешь правдиво ответить на мои вопросы?

– Обещаю, – проговорил мальчик, с самым искренним видом прижав руку к сердцу.

– Кто послал тебя в лагерь ашанти?

– Милорд, наш вождь.

– Зачем?

– Передать бумагу, запечатанную и адресованную Квоши Второму, королю освобожденных африканцев.

– Ты уже бывал там прежде?

– Да, один раз.

– Когда?

– Той же ночью.

– Зачем ты ходил туда в тот раз?

– Меня послали за наградой, которую Квоши еще раньше обещал моему хозяину, если он расскажет обо всем, что происходит на каждом совете, где ему доведется присутствовать.

– Ты своими ушами слышал это обещание?

– Да.

– Когда оно было сделано?

– В первую ночь после того, как мы сюда прибыли, в шатер к милорду пришел чернокожий и предложил ему двенадцать «аки» – кажется, он так их назвал – золотого песка, если милорд сделает то, что ему нужно.

– И хозяин твой согласился?

– Да.

– Ты видел Квоши, когда пришел к ним в лагерь?

– Да.

– Каков он собой?

– Молодой человек, очень высокий. Нос и губы у него не такие плоские и толстые, как у других чернокожих, и он говорит по-английски.

– Ты дал верный портрет. А теперь скажи, какую награду ты принес своему хозяину?

– Там была черная шкатулка, очень тяжелая, а еще плащ из разноцветного шелка и сабля, которую Квоши снял у себя с пояса.

– Опиши саблю.

– Кривая такая, вроде как серп, а на рукоятке уйма дорогих каменьев.

Среди зрителей послышался ропот изумления.

Герцог, впрочем, строго укорил их и продолжил допрос:

– Тебе известно, куда положили черную шкатулку и плащ?

– Да, хозяин велел вырыть яму посреди шатра и закопать их там.

– Бобадил! – сказал его светлость. – Возьмите одного-двух человек и ступайте в шатер графа. Посмотрим, удастся ли вам найти эти предметы.

Бобадил молча поклонился и ушел исполнять поручение.

К столу приблизился генерал Лист.

– А позволь-ка спрусить, – проговорил он, обращаясь к пажу с чуть заметным старинным выговором, – ты был ойдын, когда хыдил к мыйтежникам?

– Нет, в первый раз хозяин часть пути прошел со мной, – ответил Эндрю.

– Тык я й думал! Пызапрошлуй ночью, вызвращаясь с уйжина после совета, я видел, как высокий мыжчина и мальчук шли в сторону грыницы лагеря. Мыжчина был одет в зеленый клетчутый плащ, как у лырда Сен-Клера.

– Вот решающее доказательство, – заметил полковник Перси.

– Слова генерала подтверждают рассказ мальчика, – сказал герцог, – и все же я не готов считать это доказательство вполне окончательным.

Снаружи послышались шаги, и в следующий миг в шатер вошел генерал Бобадил, держа в одной руке черную шкатулку, а в другой – сложенную шелковую накидку. Он молча положил и то и другое на стол. Герцог сперва осмотрел накидку – это было одно из тех великолепных одеяний народа ашанти, что пестротою своих оттенков являют все цвета радуги. Затем его светлость открыл шкатулку и извлек на свет содержимое: пять двойных золотых цепочек, по два ярда длиной каждая, обруч на шею и пару браслетов того же дорогостоящего металла, украшения из старинных стеклянных бус и амулет в золотой оправе, сверкающий крупными алмазами.

– Боже правый! – сказал герцог, закончив осмотр. – Я и подумать не мог, что подобные безделушки способны купить верность британского солдата. Встань, Сен-Клер, дай мне услышать твои оправдания. Всем сердцем надеюсь, ты сумеешь опровергнуть то, что мы услышали сегодня.

– Милорд! – ответил граф, до сих пор сидевший неподвижно, закутав голову плащом. – Мне нечем оправдаться. Небу известно, что я невиновен, однако как я могу доказать перед людьми, что все эти, казалось бы, стройные и согласные друг с другом улики в действительности – поистине сатанинская фальшивка, состряпанная посредством самого черного обмана? Я буду терпеливо ждать и надеяться на лучшее.

Сказав так, он скрестил руки на груди и вновь застыл в прежней позе. Вслед за тем герцог объявил, что не станет пока выносить приговор и даст обвиняемому шесть недель на то, чтобы найти свидетелей и подготовить защиту по всем правилам. Кроме того, он сообщил, что Сен-Клера немедля препроводят в Витрополь и что он сам намерен ехать в столицу, как только покончит с мятежом. Затем совет был распущен. Сен-Клера под стражей отвели в шатер, где обычно держали пленных.

Я прошу читателя вообразить, что истекло шесть недель, и вот мы снова видим нашего героя, которого за это время доставили в Витрополь и заключили в темницу под Башней всех народов.

То было мрачное подземелье на глубине тысячи футов. Низкий потолок поддерживали широкие арки, такие же массивные, как и скала, в которой они были вырублены. Ни единый звук, даже самый слабый и мимолетный, не мог напомнить узнику, заживо погребенному в этом склепе, что где-то наверху живут и ходят при вольном свете дня почти три миллиона таких же людей, как и он сам. Унылую мертвую тишину этого печального места лишь изредка нарушал глухой отдаленный шум – он словно доносился из самой глубины земли, сотрясая стены и отдаваясь дрожью в подземных пещерах. Шум слышался сверху, снизу, со всех сторон глухим рокотом, от которого холодела кровь и капли ледяного пота выступали на