Книга Судьбы местного значения - Владислав Валентинович Стрелков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Может это знание и есть причина беспокойства?
— Волнуешься? — спросил Рябышев.
— Есть немного, — кивнул Попель.
— Брось! И так последнее время как не в себе.
— Так заметно? И давно я не в себе?
— А как нас мессера тогда в поле накрыли, — хмыкнул генерал. — Я-то тебя давно знаю. Сразу заметил, а потом и остальные замечать стали.
— И что теперь?
— Да ничего! Война ведь. Помнишь как в песне — смерти в глаза смотрим и на брудершафт с нею пьем.
— В песне иначе.
— Не важно. Если после первого боя человек не свихнулся, то разуметь точно по-иному станет, так что это нормально.
— Вообще-то это я эти слова как комиссар должен говорить.
— Вот и хорошо, что ты это понимаешь! Оставь, лучше полюбуйся-ка на эту красоту!
И действительно, — подумал комиссар, — чего это я? И переключился на окружающую обстановку — есть же на что посмотреть. Когда еще в кремле побывать доведется?
Тут бы пройтись, не спеша и каждую залу осмотреть, но нельзя — протокол, который неукоснительно требуют соблюдать. В каждом зале, у каждой двери сотрудники из УКМК НКВД, что тщательно следят за порядком. Если кто-то отклонится, немного задержится, то непринужденно поясняют — куда надо идти. Вот ковровая дорожка, прям по ней, а экскурсии… после войны, товарищ генерал…
Красное крыльцо, Владимирская палата, Георгиевский зал… у каждой палаты имелся свой шарм. Много ли рассмотришь без задержки проходя через палаты. Впрочем, в Георгиевском зале, где намечалась церемония награждения, одергивать точно не будут, есть на что посмотреть.
Кружева белого и золотого тонов, чудесная лепнина стен и колоннад, на которых поставлены статуи побед. На полу сверкает изумительной красоты паркет, который в центре укрыт ковровыми дорожками. Все это великолепие освещают шесть массивных ажурных люстр и несколько десятков светильников.
Напротив дверей в Александровскую залу стоит длинный стол для президиума, накрытый кумачом. И ряд стульев за ним. Несколько рядов стульев напротив. Судя по количеству — на шесть десятков человек. Однако в зале находится от силы тридцать — не все еще прибыли. По протоколу первыми будут вручать медали «Золотая звезда» Героям Советского Союза, следом ордена. В списке героев двадцать три человека. Остальные орденоносцы?
Номинанты стоят малыми группами. Беседуют. Знакомых среди них Николай Кириллович не заметил, так, несколько человек разве что шапочно.
Заинтересовали множество мраморных досок, что находились с боков за колоннами. Вместе с Рябышевым выдвинулись ближе к стене. Присмотрелись.
— Смотри-ка, тут номера бригад, полков, батальонов.
— Имена георгиевских кавалеров тоже. Может и наши тут выбьют?
— Вряд ли, — хмыкнул Попель, — тут только георгиевские, хотя…
И Николай Кириллович припомнил, что в 1943 году введут орден Славы, который являлся прямым наследником георгиевского креста, ибо муаровая лента будет иметь георгиевские цвета. Но заслужить эту награду не светит ни комиссару, ни генералу, так как по статуту орденом будут награждаться рядовой и сержантский состав. Впрочем, загадывать комиссар не стал — когда это еще случится, и озвучивать эти мысли тоже. И так отметился больше некуда.
С мраморной плиты взгляд скользнул выше, на статую, а затем на сводчатый потолок. Точнее на край, ближе к стене, почти над головой. От чужих воспоминаний стало не по себе, так как он стоит аккурат на том месте, где примерно через месяц немецкая бомба проломит крышу дворца. Случится это или нет, гадать сложно. Но немецкий фугас не детонирует. Факт сам по себе жуткий. И знание этого вновь вызвало беспокойство. Многие знания — многие печали. Только деться от этого некуда, теперь с этим жить…
Попель присел на банкетку, что стояла у мраморного камина, а Рябышев, пробежав взглядом соседние памятные таблички, вернулся и присел рядом.
— А ведь правильно, что это все оставили! — сказал он. — Пусть все знают — Родина своих героев не забыла. Ты чего, Кириллыч?
— Да так… предчувствие, — и Попель посмотрел вверх.
Туда же глянул и Рябышев, но не найдя ничего такого, осмотрелся.
— О, вон Георгий Константинович и Борис Михайлович!
Попель посмотрел налево, действительно — в небольшой группе военных идут два начальника Генштаба, бывший и нынешний. Жуков и Шапошников разговаривали на ходу, причем Борис Михайлович с жаром что-то говорит Начальнику Генерального Штаба, будто доказывая, а тот во всем соглашается. И маршала именно это не устраивает, видимо хочет услышать контраргументы, подискутировать, чтобы выработать правильное решение.
Николай Кириллович обоих очень уважал. А после последних событий Георгия Константиновича особенно. Если не он, такого разгрома немцев не случилось бы. Именно благодаря Жукову штаб юго-западного фронта, а затем штабы соседних фронтов вышли из сумбурно-дерганых метаний и заработали четко и размеренно. Этому способствовала налаженная связь и своевременные донесения с применением предложенной Попелем системы шифрования, которую ввели в приказном порядке. Причем за несоблюдение строго спрашивали.
Жуков сразу вник в прогрессивность предложений бригадного комиссара по радиоборьбе и продавил выделение мощных радиостанций для глушения диапазона, на которых работали вермахт и люфтваффе. Нашли всего три подходящих по мощности, так же применили немецкие трофейные, но даже такое малое количество глушилок здорово помогло.
Применяли их на основных направлениях немецких ударов. И начался разброд в действиях частей вермахта. Не то чтобы бардак — на уровне подразделений порядок остался. А вот на более высоком уровне иногда проявлялась несогласованность. В донесениях описывались случаи, когда люфтваффе бомбило колонны вермахта, немецкая артиллерия стреляла по своим, один раз даже сцепились два пехотных подразделения. Один такой рапорт Николай Кириллович читал лично, и с командиром разведгруппы беседовал. Так старлей рассказывал — вступили во встречный бой с противником, начали отход через балку, вдруг позади стрельба — противник с другой стороны. Связали боем, и начали отход по балке. И хотя в прикрытии осталось по пулеметчику на оба направления, интенсивность перестрелки увеличилась. Командир понаблюдал за боем, понял, что связи у противника нет, поэтому они считают, что ведут бой с русскими и долбят по врагу злобно и с огоньком. Почувствовав себя лишними на этом «празднике», разведчики ушли через овраги. Что говорить — красноармейцы пользовались отсутствием связи с выдумкой — при подлете немецких бомбардировщиков обозначали ракетами свои позиции первыми. И, несмотря на запоздалые ракетные сигналы немецкой пехоты, люфтваффе вываливало свои бомбы именно на комрадов, что вызывало злобный смех красноармейцев.
Естественно — немецкое командование в причинах неудач разобралось быстро, но выработать действенный метод борьбы с мешающими нормальной связи русскими радиостанциями не вышло. Пеленгация давала направление и примерную точку нахождения русских глушилок, но когда артиллерия разворачивалась и наносила удар, то он приходил уже в покинутое место, ибо связисты, что занимались радиоборьбой, тоже оказались не лыком шиты — долго на точке не работали и меняли дислокацию с разной периодичностью. Причем голосовую радиосвязь забивали песнями — это предложение самого Георгия Константиновича. И в разгар боев на немецких волнах очень громко звучало «Вставай страна огромная», а как каждую станцию оборудовали минимум двумя проигрывателями, то началась сущая какофония — одновременно включали пару песен, и в эфире разобрать что-либо стало вовсе нереально. С морзянкой поступили еще проще — забивали эфир хаотичными сигналами, благо, что за ключ можно было посадить любого, знай стучи как команду дали, а что именно — без разницы.
Все сражение, начавшееся танковым рубиловом под Дубно, выход двух фронтов в тыл танковых групп Гота и Гудериана, все локальные сражения, как с западного направления, так и восточного, когда окруженные Гот и Гудериан, почувствовав топливный и снарядный голод, развернули свои танковые клинья обратно. Своевременное обеспечение боеприпасами, техникой и резервами — это в основном заслуга Жукова. Георгий Константинович работал круглые сутки, четко реагируя на изменения обстановки двух фронтов. Спал урывками, порой по получасу в сутки, и старался не выпускать из личного внимания даже
