Книга Последние ратники. Бросок волка - Антон Николаевич Скрипец

будет обратиться, да и просто ежели захочешь поговорить, эти двери для тебя всегда открыты. Всегда.

Словно бы в подтверждение своих слов, старец распахнул дверь странно обустроенной светлицы. А когда Кутька уже переступал порог горницы, черноризец добавил:

— Кстати, Василий — это мое настоящее имя.

Кутька почувствовал, как густая краска неловкости заливает лицо. Не постараться ответить хоть каким-то добром человеку, проявившему к тебе такое участие, было бы, конечно, свинством.

— Может, я могу чем-то помочь? — с надеждой спросил он.

Чей-то там отец кротко улыбнулся в бороду.

— Вообще-то, если уж у нас пошёл такой откровенный разговор, а ты к тому же вызвался сам, то — да. Можешь. Знаешь, с этой церемонией, затеянной князем для своего сына, все сбились с ног. Даже я, — мягко улыбнулся он. — Она ведь уже завтра. А сделать надо успеть так много, что я даже не знаю, за что хвататься…

ХХХ

Он всегда подозревал, что поруб приятным местом быть не может. Здесь даже воздух не заполнял грудь дыханием, а словно насильничал над легкими, злобно напихивая в них дух тлена, сырости, гнили и безнадежности. Сразу за порогом начиналась лестница, ведущая вниз на семь где-то саженей. Может, и больше. В полутьме не особенно-то насчитаешь. Выложена она была из каменных плит, гладких, скользких и заметно вытертых тысячами ног. Особенно посередине. Словно гордый сказочный витязь прошел, как воск сминая податливую под его ногами каменную твердь. С правой стороны лестница упиралась в такую же каменную стену, в которой торчали два факела — вверху, там, где сейчас стоял Кутька, и в самом низу. Света от их нервного трепыхания было ровно столько, чтобы усилить ощущение жути.

Лишь на нижней ступени он заметил, что пазы, в которые вставлялся чадящий огрызок тусклого света, были заметно расшатаны, и вынуть из них факел было что соплями чихнуть.

Долго идти не пришлось.

— О, что это? Никак русским духом запахло…

Голос прозвучал слева.

Из темноты донеслись гулко брякнувшие по каменному полу подкованные каблуки. Потом они прошелестели по соломе, служившей, видно, в порубе подстилкой. Поневоле кутькина рука с факелом метнулась навстречу звуку. В грязный круг света вплыла решетка во всю стену, отгораживающая камету от коридора. А на ее прутьях покоилась пара рук. Узловатые запястья, пальцы, как арбалетные болты, замызганная ряса с налипшими стебельками прелой соломы. Прелой и довольно вонючей.

16. Забытая история (окончание)

— Тухлятинки принес, спрашиваю?

— Нет, — наконец, нашел свой голос Кутька. — Это… м… еда.

— Ух ты! А голос-то — знакомый! Никак мой старый добрый коллега по спортиваному туризму в лесах средневековья.

Кутька стоял, пытаясь держать плюющийся чадящими искрами факел по возможности дальше от одежды. Кроме это приглушенного шипения огня, никакого ответа на слова ромея не воспоследолвало.

— Таинственное молчание… Вечер становится все интереснее. Хотя не могу ручаться насчет слова «вечер». Здесь время дня сложно определить. Все-таки плывущую в темноте деревяшку с фитилькомтрудновато назвать восходом солнца.

— У нас бабы меньше треплются.

— А у нас собаки срут лучше, чем мне тут вместо еды…приносят.

Собственно, это было как раз то, зачем он сюда и пришел.

— Это не совсем та… еда, что была до сих пор.

— Да? Ну, уж не чаял дождаться. Маски сброшены, игры в аналогии закончены, и мне, наконец, принесли настоящее дерьмо вместо его пусть и достойного, но заменителя?

— Нет. Это просил передать ваш… главный. Чей-то там отец. Может, и твой, раз так о тебе печётся.

В каменном мешке княжьего поруба вновь повисло молчание. Под стать тому протухшему воздуху, что пытался стиснуть своей почти осязаемой сырой хваткой чахлый огонь в руке человека.

— Отец Василий? — осторожно, будто боясь спугнуть редкую трепетную птицу, прошептал заключенный.

— Старик. Вроде бы, его так зовут.

Меж железных прутьев решетки в зловещем дрожании огненных сполохов и метании теней появилось лицо черноризца. Глаза прятались в темных провалах под карнизом бровей, и хотя отрок их не видел, но нутром чуял — буравят они его так, как не всякое копье проткнуть может. А пахло от него так, словно в чан прокисшей браги опрокинули телегу навоза.

— И как же так вышло, не раскоешь мне секрет, что благочестивый митрополит обратился к безбожнику-варвару, а тот не побрезговал принять из его рук… хрен знает что? Может даже некое овеществленное проклятие.

Кутька презрительно хмыкнул. С не меньшим презрением он постарался протянуть узнику сверток. Тот молча принял, какое-то мгновение словно бы взвешивал его в руке, затем утащил в свой темный закуток.

— Из всего вашего колдовского братства если я и смогу кому довериться, то только этому твоему отцу. Хорошего человека не скроешь ни за какими черными одежками.

— Да ну, — тот, кого называли Никодимом, принялся чем-то приглушенно шуршать в углу, куда не доплёвывал свет факела. — А меня, стало быть, хоть голубем белым наряди, да веточку жимолости в клюв запихай, все одно крысой быть не перестану?

— Вроде того.

— То есть, это не я спас вас всех тогда в лесу, когда вам в загривок шайка бандюганов вцепилась?

— Не знаю. Темно тут, лица не видать. Может, и не ты. Всё, мне пора. Меня просили передать тебе харч, я передал. Считай, квиты.

И в самом деле Кутька развернулся и потопал в обратную сторону. Сапоги, не без сожаления выданные ему ключником детинца, солидно бухали по камню железными гвоздями.

— От однорукого, когда время придёт, таким же гордым маневром процокаешь? — донеслось сзади. — Если бы даже такая крыса, как я, была стольким обязана некоему войту, то мне было бы по крайней мере жутко интересно узнать, каким это таким причудливым образом складываются судьбы княжьих тысяцких, что они после стольного града в каком-то… Насранске оказываются. Без одной руки к тому же.

Кутька остановился, будто на стену налетел.

— Говори.

— Что? — в голосе ромея звучало искреннее удивление.

Кутька мгновенно развернулся и протопал обратно к решётке.

— Говори, что знаешь.

— Это с чего бы? Сам же сказал, что мы квиты. Ничья 1:1, команды уходят в раздевалки.

— Чего?

— Того. С какого, говорю, перепугу мне тебе что-то рассказывать? Если уж ты принялся вести некий счёт нашего товарообмена взаимовыручкой, давай баш на баш.

— Чего?..

Ромей где-то в темноте застенка что то пробурчал себе под нос. А потом — Кутька, конечно, не мог за это ручиться, но вышло очень похоже — отхлебнул чего-то. После чего шумно вдохнул и крякнул.

— Прежде, чем я расскажу тебе увлекательную историю, сначала ты побалуй меня чем-нибудь интересненьким, — наконец, подал голос черноризец. И голос