Книга Словацкие повести и рассказы - Альфонз Беднар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец Ондрейко взобрался на самую вершину. Оттуда был виден нижний край деревни, несколько мигающих огоньков и широкая полоса света, упавшая на дорогу перед корчмой. Он посмотрел в ту сторону, ему хотелось разглядеть свой дом — ведь должна же мама увидеть сына, должна прийти ему на помощь! Он тяжело вздохнул; вздох шел из самого сердца — трепещущего, перепуганного сердечка. Но старый Гржо не давал ему передышки. Заостренный конец шеста снова приблизился и снова бил, колол, царапал. Еще пять, еще десять сантиметров… Верхушка дерева раскачивается, гнется, ветки трещат. Но шест…
— Не бойсь, не уйдешь!..
Старый Гржо размахнулся и яростно ударил шестом. Мальчик вскрикнул. Верхушка подломилась, и Ондрейко полетел вниз. Тело его глухо стукнулось об забор, съехало по остриям битого стекла, и мальчик бездыханным упал в пыль посреди узкого проулка между садами.
Старик плюнул и отшвырнул шест. Внимательно осмотрел сломанную верхушку и злобно проворчал:
— Вот беда… убытку-то сколько! Ах ты, выродок!..
Из-за забора, оттуда, где упал Ондрейко, доносились тихие стоны. Это немного обеспокоило Гржо. «Не слишком ли я его сильно покалечил?» — подумал он, но только махнул рукой и побрел к дому.
Деревня засыпала. Постепенно гасли огни, мелькавшие среди деревьев, затихал шум перед корчмой. Над синеющим вдали ельником появился рог месяца. Поднялся ветерок, зашумел в ольшанике у ручья, в ветвях фруктовых деревьев. В промежутках между его слабыми пока еще порывами слышались тихие жалобные стоны Ондрейко.
Вскоре в проулке раздались твердые мужские шаги. Захрустел песок под коваными сапогами. Вдруг человек в недоумении остановился. Что это? Он двинулся на тихий прерывистый стон. В следующую минуту, склонившись над Ондрейко, он чиркнул спичкой.
— Э-э… да что же это? — протянул он в удивлении.
Ондрейко лежал в придорожной пыли. Лицо его было испачкано, залито слезами, полузакрытые веки дрожали. Груши, которые он напихал за пазуху, превратились в кисель и смешались с кровью, обильно сочившейся из израненного тела.
— Ондрейко, — прошептал человек, — что с тобой стряслось?..
Но Ондрейко не открыл глаз, не шелохнулся, только снова застонал.
— Ну и ну… — произнес человек и почесал затылок, не зная, как поступить.
Потом вдруг решился, поднял мальчика на руки и понес его. Всю дорогу он приговаривал:
— Ондрейко, как же так? Что же это с тобой стряслось?
Перед домом Ондрейко открыл глаза, обвел ими вокруг, как бы узнавая место, и прошептал:
— Мама…
Человек остановился.
— Не бойся, к ней идем. Что с тобой случилось?
— Старик… Гржо… палкой…
Мальчик снова умолк и закрыл глаза.
Человек стоял на улице перед темными окнами дома Анки. Он осторожно опустил мальчика на землю перед калиткой и постучал в окно.
— Председательница!..
Никто не отозвался. Дом был темным, немым. Но в глубине двора, кажется, кто-то зашевелился. Человек перегнулся через калитку и повторил:
— Председательница… ты дома?
С крылечка перед кухней поднялась женщина.
— Дома. Кто это?
— Я, не узнаешь? Яно Гбур…
— Ах, это ты, — удивленно произнесла Анка. — Чего тебе надо? — спросила она и пошла к калитке.
— Сына я тебе… — сказал Яно и вдруг почувствовал, что произнес эти слова слишком громко, что они как-то не вяжутся с тишиной летней ночи, что звук их болезненно ранит слух.
— Сына… — повторила Анка и заторопилась. — А я все жду его к ужину, волнуюсь…
Она была уже у самой калитки и со страхом посмотрела через нее. В это время Яно поднял Ондрейко на руки. Мальчик застонал.
— Ах!.. — вскрикнула Анка и схватилась за плетень.
— Не бойся, Анка. Ничего с ним не сделается.
Яно Гбур протиснулся в калитку, неся неподвижное тело мальчика. Пройдя низкие темные сени, он вошел в комнату, разыскал впотьмах кровать и уложил на нее Ондрейко. Анка шла за ним не дыша, с повисшими, как плети, руками и почему-то на цыпочках.
Яно вытер лоб. Он вспотел не столько от тяжести — Ондрейко был легок как перышко, — сколько от внутреннего волнения, которое не покидало его с того самого момента, когда он нашел Ондрейко у забора Гржо.
— Где у тебя свет зажигается?
— Слева… Нет… Справа… — лепетала Анка. Она никак не могла собраться с мыслями. — Погоди, я сама…
Руки их встретились на выключателе, и Яно Гбур почувствовал, как дрожит ее рука. Свет залил просторную комнату. В углу стоял стол, покрытый чистой льняной скатертью, а на нем две тарелки.
— Ждала его ужинать, — промолвила Анка и как-то неуклюже, чувствуя скованность во всем теле, подошла к кровати, осторожно присела на краешек — так садятся к спящему ребенку, когда боятся разбудить его, — и, склонив голову, неподвижно уставилась на сына.
Яно Гбур стоял со шляпой в руках, не отрывая взгляда от светлых волос все еще красивой Анки.
Он переминался с ноги на ногу, мял шляпу в руках и наконец решился:
— Уксусом бы его, Анка…
Анка подняла голову, словно ее только что разбудили.
— Да-да, уксусом…
Потом вскочила, побежала к полке и схватила бутылку. Она так торопилась, будто от каждой секунды зависело спасение сына.
— Ондрейко… Ондрейко… — шептала она, растирая мальчика.
Все тело Ондрейко было покрыто кровоточащими ранами от битого стекла и темными ссадинами от острой палки Гржо. Анка смотрела, недоуменно качала головой, словно удивляясь какой-то нелепой ошибке, какому-то невероятному известию.
Вдруг она резко вскочила. В глазах ее блестели слезы, но гнев уже исказил ее лицо.
— Кто это его? Кто?! — пронзительно крикнула она.
Яно Гбур опустил голову, пристально разглядывая свою шляпу. Анка подскочила к нему, схватила за широкие плечи, затрясла:
— Скажи!.. Не скажешь?!
Но Яно не поднял глаз, он даже отвернулся, избегая бешеного взгляда Анки.
— Он сказал — Гржо, тесть…
Яно запинался — слова застревали у него в горле. В эту минуту он готов был провалиться сквозь землю, раз и навсегда покончить со своей проклятой жизнью.
Руки Анки сползли с плеч Яно. Силы покинули ее так же внезапно, как и пробудились. Отступив назад, она всхлипнула и упала на кровать. Ондрейко очнулся, открыл глаза и, казалось, улыбнулся:
— Мама…
Анка громко заплакала.
Яно топтался на одном месте, не зная, что делать, что сказать. Ему было жаль Анку, очень жаль. Он не задумываясь готов был отдать свою жизнь, только бы помочь ей. Яно шагнул было к дверям, но в нерешительности остановился посреди комнаты.
— Иду это я… — заговорил он, теребя шляпу, — иду к старику, звал он меня. Слышу, кто-то стонет в проулке. Нагнулся и вижу: лежит, бедняжка… — Голос Яно оборвался.
Анка вытерла слезы. Прикрыв одеялом стонущего сына, она повернулась к Яно. Взгляд Анки остановился
