Книга Однажды в СССР - Игорь Борисович Гатин

уже чалились по недетским статьям. Об этом в основном и были разговоры. Кого как приняли в зоне, надо ли наступать на полотенце, заходя в хату, и что важнее – ботать или кулаками работать. По всему выходило, что базар важнее, но большинство почему-то предпочитали кулаки.

Он проставился по случаю приезда – у друзей юности деньги водились редко. Пили на детской площадке под грибочком. Было холодно, поэтому долго не брало. Но упорства им было не занимать. В какой-то момент все заговорили разом. Почему-то было безумно интересно слушать других и очень важно высказаться самому. В самый разгар этого плебисцита они стали свидетелями атмо сферного явления. А именно – на заснеженной тропинке в облаке морозного пара показалась фигура в полосатой больничной пижаме, со стриженной налысо головой и в шлёпках на босу ногу. Это был не кто иной, как Женя Чугунов, больше известный как Чугун или Джин, который вообще-то должен был «париться», но в данный конкретный момент валил из «дурки», где, в свою очередь, косил от тюрьмы.

Это была легендарная личность. Первый условный срок Джин получил сразу после восьмого класса – за то, что продавал двух своих одноклассниц пьяным неграм. Придумали они и проворачивали совместно с девчонками такую мошенническую схему. В СССР, в самый разгар брежневского застоя, в патриархальной Пензе, где негра днём с огнём не сыскать. Вот именно, днём с огнём – не сыщешь, а вечером в ресторане курсанта военного училища из дружественной Африки – вполне. Девчонки были статистами, основную роль играл сам Джин. Он подваливал к выходящим из ресторана покурить иностранцам – а это и были в основном афрокурсанты местного артучилища, в просторечии «артухи», – и, показывая на стоящих поодаль двух оленят бэмби с худенькими стройными ножками в маминых туфлях, предлагал продажную любовь по четвертному с кучерявого рыла. Это было очень дорого, а потому походило на правду. Привыкшие доверять советским товарищам, которые их бесплатно учили и всячески баловали, негры пускали слюни и лезли за «лопатниками». Получив предоплату, Джин обещал, что через пять минут девушки подсядут к женихам за столик. «Только не обижайте их, они ещё маленькие», – обязательно добавлял он. «Нет, нет, сеньор, что вы! Мы – никогда!» – наперебой заверяли его эти ненароком вступившие на путь социализма то ли конголезские повстанцы, то ли ангольские каннибалы. А у самих аж глаза закатывались. После чего Джин степенно удалялся. Спустя несколько минут к нему присоединялись девчонки, и они дружно и весело пропивали выделенные на укрепление интернациональной дружбы деньги. Самым пикантным в этой истории было то, что девочки не только не были проститутками, но были девочками в полном смысле этого слова. И в ожидании большой и чистой любви не собирались давать не то что неграм, но и самому Джину, который нет-нет да и пытался пристроиться по-партнёрски.

Так продолжалось какое-то время. Не будут же негры заявлять, что их, непримиримых борцов с колониальным наследием, кинули на предмет сексуальных утех явно несовершеннолетние школьницы-комсомолки. Всё было логично и хорошо до тех пор, пока они имели дело хоть и с чёрными, но разумными людьми. Но однажды попался экзотический сладострастец. То ли большой правдолюб, то ли просто большой жадина. Он подождал за столиком положенное время, понял, что его банально швырнули, и, не колеблясь, отправился прямиком в областное УВД, благо оно находилось через дорогу. А там заявил дежурному буквально следующее: «Деньги заплатил, а удовольствий нема», – после чего подробно описал обидчика. Дежурный выслушал, посмеялся, вышел на крыльцо и крикнул в темноту: «Чугунов! Женя!» – «Что?» – раздалось с лавочки из близлежащих кустов, и спустя мгновение появился весьма нетрезвый Джин, который обнаглел настолько, что на вырученные деньги покупал коньяк в этом же ресторане и распивал его в непосредственной близости как от места преступления, так и от карающей десницы. А дежурный видел его под хмельком, заступая на смену, и даже сделал внушение, поскольку больше ничего с малолеткой, давно и безнадёжно стоявшим на учёте в детской комнате милиции, поделать не мог. Он ещё подивился, откуда у молокососа деньги на выпивку. Теперь же всё встало на свои места.

Джин приблизился, нетвёрдо ступая, негр эмоционально бросился к нему с проклятиями на африканском диалекте и незамедлительно получил в ухо. К своим пятнадцати годам Женя уже несколько лет занимался дзюдо и боролся в полутяжах. Хлипкий и несдержанный чернокожий комрадос пересчитал ступеньки, а посему получил хоть и лёгкие, но телесные повреждения, так что как ни хотел дежурный, а спустить дело на тормозах не удалось. Предыдущие потерпевшие, прослышав о случившемся, накатали горку заявлений, и получились побои плюс мошенничество. Как говорится, с Новым годом! Точнее, с двумя. Под условным сроком Джин не угомонился. Сходил на «малолетку», там оказался злостным нарушителем режима, склонным к агрессии и суициду, как подчёркивалось в направлении на освидетельствование в областную психушку на предмет вменяемости. Крыша у него текла с детства, поэтому сильно напрягаться, изображая олигофрена, ему не приходилось. И вот сейчас он тихо-мирно лёгкой трусцой приближался к ним, маша рукой и радостно скалясь.

– Вот вы где. А я обыскался. В подвале нет, на чердаке нет. А вы под пальмой! – скороговоркой посыпал он, как будто они вчера расстались на этом самом месте. – Ого! Гуляем! – весело продолжил Джин и требовательно потянулся к стакану.

Ему налили. Он вкусно выпил. На запястье краснели свежие неровные рубцы.

– Менты по беспределу прессануть хотели, а я на больничку слился, – пояснил он, заметив Ромкин взгляд.

– Джин, тебе одеться надо.

– Да, точно, а то я уже дуба дал.

– А чё с больнички сдёрнул?

– Надоело, – последовал простодушный ответ.

Всем миром кое-как приодели товарища, тем самым становясь соучастниками. Продолжили в подвале. В тепле быстро достигли нужной кондиции, и народ потянуло на подвиги. «А давай бомбанём того жирного бобра с Володарской? А поехали арбековским наваляем?» Ромке даже сквозь алкогольный дурман было понятно, чем всё закончится, и он предложил тихо-мирно поиграть в карты.

– Да ты просто ссышь, москвич.

Это была уже серьёзная предъява. И ответка должна быть серьёзной – тут словесной эквилибристикой не отделаешься.

– Я не ссу и готов с любым из вас один на один выйти. Ну, кто хочет?

Как и следовало ожидать, все заткнулись, но тут некстати пробудился Игорь Кожевников, лениво дремавший до этого в уголке:

– Чё, и со мной пойдёшь?

Весивший без малого центнер Кожева был королём Центрального парка. Его боялась вся округа. Они вместе занимались боксом, но Кожева всегда был шибко тяжелее, а последний